Впрочем, первые сутки заточения профессора Перегрина это не особенно тревожило. Ждал — вот сейчас там, снаружи, разберутся и явятся к нему с извинениями. На вторые — забеспокоился, но продолжал верить в лучшее. Должен же вмешаться ректорат и обуздать распоясавшихся городских стражей, бросивших в темницу добропорядочного и безвинного человека! На третьи — разочаровался в ректорате и стал надеяться на Коллегию. Великие маги не позволят гноить в темнице своего собрата!
Лишь на четвертые сутки осознал профессор весь ужас своего положения. Понял: арест его — вовсе не досадная ошибка городских чиновников. Ни один из них не решился бы и пальцем тронуть мага, причисленного к кругу Великих, не имей на то самой высшей санкции — согласия Коллегии. Значит, помощи ждать неоткуда!
Собрав в кулак всю свою волю, чтобы не позволить отчаянию завладеть душой, он принялся размышлять, как быть дальше. Но тема оказалась неблагодарной — от него ничего не зависело. За долгие часы заточения с ним никто даже не заговорил. Не вызывали на допрос, не потрудились сообщить, в чем его обвиняют. Надзиратели лишь приносили еду (кстати, довольно сносную), просовывали в окошечко и сразу убегали, как от зачумленного. Из высших чинов важного узника вниманием не удостоил никто. Причина ареста оставалась секретом. Он мог лишь предположить, что она как-то связана с исчезновением Черного камня Ло. Возможно, думал профессор, сохрани он это дело в тайне — избежал бы последствий столь трагических. Но домыслы, догадки и запоздалые сожаления не могли ему помочь. Оставалось одно — молить богов о спасении.
Этим и занялся мэтр Перегрин на пятые сутки. И тоже без особой надежды, что будет услышан. Привыкший рассчитывать на собственную Силу, профессор, как и большинство магов его уровня, прежде не считал нужным изучать слова молитв, формулы и ритуалы обращения к богам. Поэтому теперь молился как попало, по наитию, не зная даже, к какому именно богу уместнее обратиться в сложившейся ситуации. К тому же он вовсе не был уверен, что его сумбурные призывы способны преодолеть драгоценный барьер, отделявший его от внешнего мира.
И все же спасение пришло! Оттуда, откуда он меньше всего ждал.
Сперва он услышал робкий, неуверенный стук в углу камеры. Звук непостижимым образом шел изнутри, из толщи каменной стены, скрытой под золотым металлом. А потом голос, тихий и очень знакомый, осторожно спросил: «Простите, господин профессор, можно мне войти?» Именно так в недавнем прошлом вел себя нерадивый студент Ингрем всякий раз, когда являлся на очередную пересдачу!
— Войдите! — откликнулся узник машинально.
В ответ раздался еще один стук, вернее, резкий направленный удар, и из стены, пробив в золоте рваную брешь, вылезло лезвие меча. Вспороло обшивку, оказавшуюся совсем тонкой, чуть крепче фольги, и в проделанное отверстие шагнул…
Ну да, это он и был! Магистр Ингрем собственной персоной!
«А чему я, собственно, удивляюсь? — мелькнула мысль. — Он демон и даже чей-то бог. Я же взывал ко „всем богам“, вот один из них и явился! Почему бы и нет?»
— Ты явился на мои молитвы? — спросил профессор замогильным голосом, он был недалек от того, чтобы пасть перед бывшим студентом на колени.
— Н-нет, — удивленно пробормотал тот. — На молитвы я пока не умею… Я сам пришел. Подумал, может быть, вам на волю нужно?
— Вы правы — нужно! — подтвердил профессор от души. — Совершенно необходимо! — И нервно хихикнул. Ситуация выглядела такой нелепой и невероятной, что несчастный не был до конца уверен в здравии собственного рассудка. А может, это был просто сон?
— Тогда пойдемте. Буду рад вас проводить. — Нежданный спаситель робким приглашающим жестом указал на глухую стену. Но вдруг остановил сам себя: — Сейчас! Одну минуточку!
Хельги вспомнил дознавателя из муниципалитета, и, чтобы отвести от себя подозрения, немного поработал над краями отверстия, загнул и замял их так, что создавалось полное впечатление, будто пробоина нанесена изнутри камеры. Пусть думают, что профессор выбрался сам!.. Снаружи их уже ждали.
— Что так долго? — сердито спросили девицы. — Мы уже волноваться начали… — И вежливо раскланялись: — Здравствуйте, господин профессор!
— Как же вы меня разыскали? Крепость ведь очень большая! — Профессор нарушил неловкое молчание. Бывшие студенты стеснялись при нем болтать и всю дорогу вели себя так, будто не он должен благодарить их за спасение, а, наоборот, это они благодарны ему за то, что великодушно согласился принять их помощь.