Они расстались, Хейке пошел дальше. Деревня была небольшой. На площади стояло только два-три приличных дома, остальные же строения представляли собой маленькие, жалкие лачуги, теснившиеся по обеим сторонам неописуемо грязной, зловонной улицы. Женщины в траурных вуалях, вытряхивающие на пороге перины, исчезали в своих домах, едва завидев Хейке, а потом стояли у окон и тайком разглядывали его.
Единственными мужчинами, которых он видел, были Жено и четверо сидевших за столом. Все они были пожилыми и не слишком привлекательными. Некоторые из них были просто отталкивающими на вид. Хотя Жено таким не был.
«В этой деревне много вдов», — подумал он.
Церковь была совсем рядом. Очень маленькая и, как ему показалось, православная. Он рассматривал ее снаружи; будучи одним из «меченных» рода Людей Льда, он не испытывал желания переступать порог церкви. Именно это обстоятельство вызывало дома, в Планине, множество конфликтов, но в конце концов Елена и Милан пошли на компромисс: Хейке показывался в церкви дважды в год — и точка.
Так что, если он уж очень этого хотел, он мог войти в церковь. Но для него это было большим испытанием.
Глядя со стороны на церковь, он не нашел в ней ничего примечательного. Потом направился на кладбище, огороженное высокой железной оградой.
Кладбище было старинным, но кое-где виднелись свежие могилы. Толстые виноградные корни и стебли обвивали надгробные плиты, покрывая их сплошной буро-зеленой массой. Некоторые надгробные плиты стояли вертикально, и к удивлению Хейке, надписи на них — то, что он смог различить — были сделаны с помощью какого-то неизвестного ему алфавита.
В остальном же кладбище было ничем не примечательным.
Он снова увидел рядом с собой Жено — тот неслышно подошел к нему, мягко ступая по опавшей листве.
Лицо трактирщика было взволнованным.
— Ну, что, пойдем в церковь? — спросил он.
Кровь Людей Льда в Хейке воспротивилась этому. Но это было важно, поэтому Хейке кивнул и вошел вместе с Жено в небольшую молельню.
Жено тихо помолился перед распятым на кресте Христом. Хейке никогда раньше не видел такого ветхого распятия. Почти все краски были стерты, и само дерево было исцарапанным и залосненным от прикосновения тысяч рук.
И, увидев, с какой силой рука Жено сжимает крест, он понял, что долгие годы, а может быть, и столетия здесь происходит одно и то же. Похоже, церковь была единственным убежищем для несчастных жителей деревни. Хейке было жаль их, хотя он ничего и не знал о том, что пережил Ив.
— Здесь мы в безопасности, — прошептал Жено, испуганно глядя на него. — Что ты хотел узнать?
— Многое! И прежде всего — о тех пропавших людях. Где они теперь?
— Разве мы можем знать, где находится тот, кто исчез?
— Значит, вы никогда не находили их?
— Находили, один раз. Он был еще жив. Но вскоре умер. Это было много лет назад.
Был еще жив? Значит, остальные умерли? Значит, Жено было известно еще что-то?
— Тот, который был еще жив… — сказал Хейке. — Он что-нибудь сказал вам?
— Всего два слова — и это все.
— Какие же два слова?
Жено побледнел. С трудом выдавливая из себя слова, он сказал:
— Вид у него был ужасный. Просто жуткий. Мы нашли его… совершенно голым. Все его тело было покрыто странными полосами. Но самым странным было то, что его… его мужской член… был совершенно…
Не осмеливаясь вслух произносить эти слова, Жено только поднял указательный палец.
Хейке покраснел.
— Продолжай! Он сказал два слова?
— Да. Он был при смерти. Это был необычайно высокий, сильный и красивый парень, и то, что он был еще жив, объяснялось просто силой его воли. Посмотрев нам прямо в лицо с неописуемым ужасом, он выдавил из себя слова: «Крылья ворона». Потом предостерегающе взглянул на нас и умер.
Хейке только открыл рот, чтобы спросить, где они его нашли, но тут в дверях церкви показалась жена Жено.
— Ты здесь! — в панике прошептала она мужу. — Идем скорее, пока не случилось несчастье!
— Но мне бы хотелось знать… — начал Хейке.
— Ни слова больше, — оборвала она его, смерив колючим взглядом.
Им теперь было не до молитв. Жено мигом выскочил за дверь вместе со своей женой. Обычно в таких случаях он говорил: «Заткнись, старуха!» Но теперь дело было явно серьезным. Подобные тайны не подлежали разглашению.