106 
– То-то мне последние дни так хочется напиться! – воскликнул Веттели, обрадовавшись догадке. – Значит, эта пакость и превратила меня в маниакального убийцу?
Миссис Брэннстоун на секунду задумалась, потом ответила с большой убеждённостью.
– Нет. Во-первых, она имеет другое действие – опасна для тебя, но не для окружающих, во-вторых, недостаточно сильна, в третьих, твою личность оно ещё не успело разрушить. Проклятие долго дремало в латентной форме и начало проявляться примерно полгода назад, не раньше.
– Да? – Веттели не знал, как быть: радоваться, что проклятие до него не добралось, или сожалеть, что ответа на главный вопрос – кто убийца – так и не удалось получить. – Значит, это не оно сделало меня чудовищем с пустыми глазами и чёрной кровью? – уточнил он.
– Не оно. И одержимости злым духом у тебя тоже нет, я проверила.
Вот эта новость действительно была хорошей!
Однажды в Махаджанапади Веттели довелось присутствовать при обряде экзорцизма…
Что с капитаном Олсоппом творится неладное, первыми заметили его слуги из туземцев: они вдруг разом попросили расчет. Олсопп им отказал, и они просто ушли, без жалования за три месяца и рекомендательных писем. Нанять новых ему никак не удавалось, приходилось обходиться одним денщиком из солдат, в то время, когда даже младшие офицеры могли позволить себе двух-трёх слуг-махаджанапади. Должно быть, он их бил, решили в полку, ведь известно, что у местных слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы сносить побои и оскорбления, а капитан Олсопп всегда был человеком несдержанным.
Потом поползли нехорошие слухи. Солдаты видели, как их капитан ночью выходит из шатра голым и, стоя на коленях, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, тихо подвывает на луну. Командование слухам долго не верило: подчинённые своего капитана не любили за резкий нрав, с них сталось бы сочинить напраслину.
Но пришлось поверить, когда после сражения под Шадпуром, ещё разгорячённый боем капитан вдруг принялся со звериным рыком бросаться на трупы врагов и вгрызаться зубами им в горло. Лейтенант Веттели видел это собственными глазами, и первой его мыслью было, спятившего капитана пристрелить, слишком уж тот был страшен: безумный взгляд, окровавленная пасть, а в ней – кусок мёртвой плоти с обрывками кожи. Хорошо, что рядом оказался капитан Стаут, умевший ни при каких обстоятельствах не терять хладнокровия, это и спасло юного лейтенанта от трибунала.
Озверевшего Олсоппа схватили, кое-как скрутили – для этого понадобился целый взвод, доставили к полковому магу. Через час тот вынес свой вердикт: никакое это не сумасшествие, а самая настоящая одержимость. Причём тёмная сущность, засевшая в капитане, принадлежит не какому-нибудь из экзотических восточных духов, а родному дедушке самого Олсоппа, скончавшемуся недавно при чрезвычайно странных обстоятельствах, как раз в те дни, когда племянник ездил в отпуск на родину.
Полковник Финч счёл дело слишком щекотливым, чтобы предавать его широкой огласке. Присутствовать при изгнании должны были лишь несколько верных старших офицеров, а, из младших – лейтенант Веттели, который и без того видел уже достаточно.
Упомянутый лейтенант такой чести вовсе не обрадовался, и, пользуясь добрым расположением капитана Стаута, после положенного «слушаюсь, сэр» позволил себе тихо возроптать в пространство: «Ах, но зачем же я там нужен?» «Будете держать левую заднюю ногу – немного насмешливо ответил капитан Стаут. – Вы же не хотите, чтобы это делал подполковник Мессгроув?»
Если честно, Веттели именно этого и хотел, но подполковнику, на правах старшего, досталась рука. Впрочем, Мессгроуву скоро пришлось пожалеть о своём выборе – Олсопп, извернувшись, его покусал. Остальным пришлось не намного легче, были и разбитые в кровь носы и даже ребро, сломанное мощным ударом левой задней ноги. Больно, конечно, но не так противно, как рана, нанесённая теми самыми зубами, что накануне остервенело рвали плоть мертвецов. Подполковник Мессгроув потом неделю ходил сам не свой – боялся заражения. Ничего, обошлось, наверное, потому, что трупы были совсем свежие, и в тканях их не успел накопиться яд.
Обряд изгнания длился почти час, вдвое дольше обычного – дедушка так цепко впился во внучка, что никак не удавалось оторвать. Каких они только непристойностей не вытворяли на пару, каких только мерзостей не несли! Такого себе не позволяли даже вдребезги пьяные солдаты, вообразившие, будто никого из офицеров нет рядом. Веттели потом сам случайно услышал, как полковник Финч сетовал Стауту: «Напрасно мы привлекли к делу этого вашего мальчика, лейтенанта. Не лучшая была идея. В его возрасте подобные сцены ни к чему. Форменное растление молодёжи!»
106 
