Кроме неё в комнате никого не было.
– А где Эмили?
– Решила сходить за печеньем, чтобы не скучно было сидеть. Сейчас вернётся. Так что у тебя стряслось?
– А? – от мысли, что Эмили бродит по ночной школе одна, а где-то рядом таится жестокий убийца, Веттели стало не по себе, и вопроса он не расслышал.
– Что стряслось, говорю? – прокричала фея, как для глухого. – Ты примчался с таким видом, будто собирался сказать что-то важное, а теперь только глазами хлопаешь. Забыл, что хотел?
– Помню. Идём, по дороге спрошу.
– Куда идём? А! Не нужно никуда идти, ничего с твоей женщиной не случится, она уже поднимается по лестнице. Ну, вот!
– Принесла галеты и сыр! – радостно объявила мисс Фессенден. – К элю будет хорошо. И ещё кружки, у тебя ведь нет лишних, – она поставила на стол плетёную корзиночку, прикрытую салфеткой. – …А о чём вы секретничали? У вас какой-то заговорщицкий вид.
– Ни о чём, мы ещё не успели. Просто я придумал, как найти убийцу. Гвиневра, ты ведь умеешь подслушивать чужие мысли? Отчего бы тебе не побродить по школе…
– Стоп. Не продолжай. Всё равно ничего не выйдет! – прервала его фея, и вид её стал мрачнее тучи.
– Разве ты не хочешь нам помочь? – удивилась Эмили.
– Разве тебе самой не интересно, кто убийца? – подхватил Веттели, он уже знал, чем можно пронять не в меру любопытную фею.
– Хочу! Интересно! – буркнула та, насупившись. – Только мысли я подслушивать не умею. Вот.
Веттели не верил своим ушам.
– Как не умеешь?! Да ты только этим и занимаешься! Я едва успеваю подумать, а ты уже отвечаешь, мне и рта не приходится раскрывать.
– Правильно, – подтвердила Гвиневра удручённо. – Так оно и происходит. Только это не я читаю твои мысли, а ты, сам того не замечая, используешь безмолвную речь. Тебе кажется, будто просто подумал – на самом деле, сказал так, что всем окрестным фейри слышно. С вами, людьми, такое часто бывает… в смысле, с теми, у кого есть примесь старшей крови: без специального обучения воспринимать чужую безмолвную речь не способны, зато сами болтаете почём зря. Знаешь, как бывает забавно! – она хихикнула.
Пришла очередь Веттели хмуриться, слова феи его отнюдь не порадовали.
– Теперь знаю.
– А знаешь, так молчи. И даже не думай о том! – велела Гвиневра и погрозила пальчиком. – На самом деле, это большой секрет. Мне здорово достанется, если наши узнают, что я проболталась людям. Смотрите, не подведите меня, ведь я вам как родным открылась!
– Постараемся, – сдержано обещал Веттели за двоих. Он был расстроен: досадно, когда твои великолепные идеи терпят сокрушительный крах. Но может быть, ещё не всё потеряно?
– Скажи, кто-нибудь ещё в школе, кроме меня, употребляет безмолвную речь?
Фея наморщила лоб, припоминая.
– Да, есть такие. Несколько мальчиков, несколько девочек, но они глупы, и слушать их неинтересно. Профессор Инджерсолл, но его тоже неинтересно слушать, слишком уж он умный и погружённый в педагогику. Как начнёт рассуждать о воспитательных методиках и системах – тоска берёт. Ещё одна из классных наставниц девочек, такая молоденькая, рыженькая. Она думает только о том, как бы выйти замуж, и чахнет по твоему приятелю Токслею, ты ему при случае намекни, что бедняжка совсем извелась… Кто ещё? Да! Ещё, разумеется, бедный Огастес Гаффин, поэт. Вот у кого голова чем только не забита! Клад бесценный, а не голова! Между прочим, тебя он терпеть не может.
– Это я знаю, – вздохнул Веттели с сожалением. – Правда, так и не понял, за что.
– А ты постарайся понять, – Гвиневра задушевно похлопала его по плечу (для этого ей пришлось взлететь – и не поленилась же!). – Гаффин – личность творческая, тонкая, ему нужны поклонники и особенно, конечно, поклонницы. Он год за годом создавал, холил и лелеял свой, если так можно выразиться, «сценический образ» – вживался в него, срастался с ним, пока окончательно не превратился из миловидного, но вполне заурядного подростка в экстравагантного и экзальтированного, болезненно изнеженного юношу, чудака, оригинала, покорителя девичьих сердец. Ему нравится быть в центре женского внимания и сочувствия, нравится, чтобы им восхищались, и чтобы его жалели. И всё это у него было, он этого достиг, и женская половина Гринторпа легла к его ногам.