4 
Вот так и вышло, что вместо промёрзшего автозака, Гвейран водворился на заднем сидении правительственного авто, бок о бок с самим Верховным! Впереди, справа от водителя, усадили молодого агарда. С ним вышла заминка – пятился от дверцы, как чёрт от ладана, мотал разбитой головой. Цергарду даже пришлось чуть повысить голос. «Вы же не считаете, что я лично, в одиночку должен конвоировать вашего арестованного?» Этого агард не считал. Вялое сопротивление было сломлено, трясущимися руками юноша открыл дверцу и примостился на краешке сидения в неудобной, напряжённой позе, словно боялся осквернить дорогую бархатную обивку своим неблагородным задом. Цергард на это только головой покачал, но ничего не сказал, небрежно махнул водителю изящной бледной рукой с тонкими пальцами: – «Трогай!»
Они двинулись вперёд целой колонной: впереди шестиколесный «кварг» с охраной, следом – «велардер», за ним ещё два «кварга» гвардейцев. Облезлый, неуклюжий автозак замыкал процессию, но очень скоро отстал, затерялся где-то за поворотами, его никто не стал ждать.
Ночные улицы были черны и пустынны: комендантский час ввели снова, ещё летом, режим затемнения не отменяли ни разу за последние пять лет. От водителей требовалось особое мастерство, чтобы в темноте, с выключенными фарами, лавировать между каменными завалами, местами перегораживающими проезжую часть чуть не на половину её ширины. Последняя бомбёжка случилась ещё по осени, а служба тыла до сих пор не удосужились их разобрать. Верховный цергард хотел рассердиться, но подумал, и не стал. «Провинция, что с них взять. Живут, как могут…»
Путь предстоял далёкий, это Гвейран понял очень скоро. Миновав площадь Невинных жертв, процессия свернула не вправо, на Агрегатную, где располагалось местное отделение контрразведки, а влево – к эстакаде. За эстакадой начиналась седьмая трасса, ведущая к новой столице.
Ехали медленно. Унылые окраинные кварталы тянулись за окном. Здесь было не просто темно и безлюдно – здесь было мёртво. Пустые дома глядели на мир прорехами окон, выбитых взрывной волной. Руин было меньше, чем в городе, и дорога оставалась чистой. Но тут и там в тесных рядах строений зияли бреши, аккуратные округлые пустыри с чуть вогнутым рельефом, напоминающие лунки от вырванных зубов. Когда-то на их месте тоже стояли дома, большие и красивые, облицованные весёлой цветной мозаикой. Благополучные, здоровые, черноволосые люди жили в них…
Всё поглотила топь – и сами дома, и обитателей их, тех, первых, что не знали о беде, не успели спастись… Больше на северных окраинах никто не жил, даже бесприютные беженцы не рисковали ночевать в заброшенных зданиях, таких крепких и надёжных с виду… С каждым годом Большая Топь продвигалась к югу, отгрызала от города всё новые и новые куски. Все знали – настанет день, и она захватит его целиком, и пойдут они по миру бесприютными беженцами – те, кто успеет спастись… Так было со Смиром, Гуарком и Таарой… Так будет и с Крумом, и со всей их злополучной страной… Если и выстоит, выживет какой из городов, так только столичный Арингор, удачно расположенный на надёжном, неподтопляемом скальном массиве… При условии, что его, счастливца, раньше не разбомбят.
…Беда случилась давно, на третий год войны. Первыми Бомбу сбросили квандорцы, по крайней мере, так утверждала официальная пропаганда (интересно, что официальная пропаганда Квандора утверждала обратное: якобы, не они были первыми, а коварный Арингорад, или, может быть, Набар – без разницы.) Потом было сброшено ещё пять больших бомб, и три малые – обменялись, так сказать. И случилось то, что должно было случиться – об этом знали все, и все боялись. Но надеялись, вдруг обойдётся? Надежды не сбылись. Рухнула хрупкая экосистема планеты. Растаяла мерзлота, пришла Великая Топь. Болота – бесконечные, бездонные, расползлись по континенту пятнами чёрного лишая, поглощая всё на своём пути. Был голод и мор, и мёртвых больше не хоронили в усыпальницах из голубого камня – где его разом столько добудешь? Мёртвых свозили прицепами, сбрасывали в топь – она всех примет…
Пять лет мир умирал. Но человек ко всему привыкает, и жизнь кое-как наладилась, и снова стало казаться – надежда ещё есть, всё как-нибудь образуется. Ведь южнее, к самому полюсу, лежат области, не тронутые мерзлотой – каменистые равнины Набара и империи Сфу… Так началась новая война – все против всех. Война за сушу… Выросло целое поколение, для которого слово «мир» было пустой абстракцией. Они его даже не хотели, потому что не понимали толком, как это можно жить без войны. Война вошла в быт, стала образом жизни. Она разлучала, убивала, морила голодом, но она же кормила, приносила славу, давала работу, и, самое главное – надежду. И никто, никто на всей планете, и даже за её пределами, ещё не знал, то на самом деле НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НЕТ…
4 
