– Королева Мэб не забыла о вас! – объявил карлик, игнорируя приглашение. – Трепещите, твари, прогневившие королеву! Я, посланец Пурцинигелус, прибыл объявить волю ее! Один из вас отныне пленник королевы. Велено вам явиться к престолу и отдаться на милость ее величества, иначе жизнь пленника будет короткой, а смерть – долгой и мучительной. Повинуйтесь, презренные твари!
На этом посланник Пурцинигелус хотел удалиться, но Орвуд его остановил. Не то чтобы гном собирался повиноваться, просто так, ради интереса, спросил:
– Эй, как тебя? Куда являться-то? Где твоя Мэб обитает?
Изжелта-бледное при дневном свете личико существа порозовело от возмущения, тонкий длинный нос смешно задергался.
– Как смеешь ты… – начал он, но быстро взял себя в руки и ответил лаконично и гордо: – Ваш путь в Волшебную страну лежит через острова Эмайн.
Сказал и исчез. Растаял в воздухе, как и не бывало.
– А где это – острова Эмайн? – спросил Эдуард. – Никогда не слышал! А ведь я неплохо географию знаю.
– Это старое название Замерзшего Архипелага, – удрученно вздохнул Хельги. Душу магистра Ингрема терзали противоречия. С одной стороны, вся его спригганско-фьордингская натура восставала против повиновения чужой воле. С другой – безумно хотелось посетить родину предков. Действительно, разорваться впору!
Меридит незаметно погладила брата по рукаву, шепнула тихо:
– Ну что ты мучаешься? Мы ведь и сами шли именно туда. Не станем же менять планы из-за какой-то королевы?
Не стали, разумеется.
– Интересно, почему на нас так взъелась эта Мэб? – рассуждал Рагнар по дороге. – Неужели только за то, что девчонку расколдовали? Мне думается, правящим особам подобная мелочность не к лицу. Представьте, что вышло бы, если бы я, к примеру, приказал у себя в Оттоне заколдовать всех, кто красивее… нет, не красивее, я же не дама!.. всех, кто умнее меня. Это сколько народу ни за что пропало бы!.. Нет, а чего вы смеетесь?! Я правду говорю!
– Ты уж лучше заколдовывай тех, кто сильнее, – посоветовал Хельги, отсмеявшись. – Ущерб меньше будет.
Рагнар взглянул на собеседника с искренним удивлением. Спросил без тени хвастовства, пожалуй, даже с сожалением:
– Кто же это в Оттоне сильнее меня? Где я такого найду? Я с шестнадцати лет ни одного поединка не проиграл.
Дева Эфиселия, шествующая, по своему обыкновению, впереди, но на сей раз не так резво, вдруг обернулась и снизошла до разговора.
– Королевские отпрыски вообще редко проигрывают на поединках своим подданным, – сказала она с неприятной улыбкой, – и дело тут не в силе.
– А в чем? – Рагнар не сразу понял намек. – Ты что, ты думаешь, соперники нарочно поддавались, потому что я принц?! Да если хочешь знать, мой папаша, чтобы держать меня в форме, в свое время обещал тому, кто меня одолеет, такую награду, что можно было бы… сам себя победил бы! Вот! – Рыцарь шумно перевел дух. Не привык он говорить так длинно и красиво.
– Вот и вышел ты ослом! – укорил принца Орвуд. – У тебя что, надежного друга не было?
– Почему не было? Был. Седриком звали. В Кобольдовых Ямах погиб. – Рагнар скорбно вздохнул.
– Вот и надо было, пока не погиб, договориться. Ты бы ему на поединке поддался, он награду получил, потом пополам разделили бы или вместе прогуляли. И тебе, и ему хорошо.
– Хорошо-то хорошо, – усомнился Рагнар, – да как-то не по-рыцарски… Хотя что теперь говорить. Нет его, Седрика.
Орвуд успокаивающе похлопал товарища по плечу.
– Не печалься! Вернемся назад, пойдем в Оттон, и я тебя с удовольствием победю… побежу? Тьфу! Как правильно-то?!
Энка громко всплеснула руками:
– Вы только подумайте! У самого в Оттоне на хранении целая куча драгоценностей из клада, не считая золотой ванны, а ему все мало! Еще и награду подавай!
Но Орвуд не смутился:
– Вы сами собрались весь клад на взятку пускать. Вот я и вынужден заботиться о своем будущем.
Вот так, болтая ни о чем, вошли они во владения фьордингов. Но не в сами фьорды. Береговая линия в здешних местах была еще мало изрезанной, открывался широкий вид на три стороны горизонта.
Ближе к закату им встретилась первая пристань. Длинная, грубой постройки, она была сложена из толстых, свежих, необработанных бревен, испещренных ржавыми пятнами лишайника. В дождь они делались скользкими, будто их облили киселем. Хельги ностальгически вздохнул. Когда-то в детстве он поскользнулся и здорово расшиб затылок на точно такой же пристани в отцовском фьорде. Впрочем, вспоминать об этом вслух при сильфиде не стоило. Она непременно сочинила бы какую-нибудь гадость про последствия удара.