— Хотел бы я услышать ее еще раз — если мы доберемся туда до того, как я… Ладно, сейчас я говорю чушь! Но Халькатла не похожа на тебя.
— Конечно, она гораздо красивее.
— Нет, я не это имел в виду. В ней есть что-то непонятное, странное.
Не моргнув глазом, Тува выпалила:
— Халькатла жила между 1370 и 1390 годами.
Наступила тишина.
— Ты шутишь, — обиженно произнес Мораган.
— Я не шучу.
Он вспылил:
— А как же тогда с Марко? Что в нем такого, я тоже не понимаю.
— Марко наполовину черный ангел.
Лицо Морагана замкнулось.
— А Руне, самый странный из всех?
— Руне — мандрагора.
— Мандрагора?
— Да. Это черные ангелы оживили его.
— А-а, — протянул Марко и отвернулся к стене. Тува боролась со слезами.
— Я же говорила, что ты этого не поймешь! Зачем ты тогда заставлял меня рассказывать?
— Ну, рассказывать и так беззастенчиво лгать — не одно и то же! В эти дни мне удавалось удержать равновесие, потому что я сам себе говорил, что моя болезнь достигла той критической стадии, когда начинаются галлюцинации. А тут появляешься ты и утверждаешь, что то, что я вижу, правда!
Он снова перенапрягся. Его ужасный, смертельный кашель почти пополам переломил его тело.
— Черт возьми! — взвыла Тува. — Неужели ты не можешь прекратить? Как мы теперь выберемся отсюда? Я не умею водить мотоцикл, а ты же не можешь остаться здесь умирать! Я не хочу, чтобы ты умер, ты, идиот этакий!
Мораган не мог произнести ни слова. Он лишь хватал ртом воздух.
— Но, Господи, же, — воскликнула Тува почти в истерике, — Тенгель Добрый! Суль! Помогите! Мой защитник Марко оставил меня, Руне и Халькатла тоже, а Мораган кашляет так ужасно, что его вот-вот вывернет наизнанку. Он же умирает! Я не хочу, не хочу, на помощь!
У Морагана все плыло перед глазами, так он напрягался, пытаясь дышать. Она призывает Тенгеля Доброго, подумал он, но все казалось таким далеким. Тенгель Добрый? Но он же жил в 16 веке. Господи ты боже мой, девчонка верит в то, что говорит!
Наконец, в легких у него набралось достаточно воздуха, чтобы он смог выговорить:
— Я не умру. Это обычный приступ.
Но он знал, что лжет. С каждым днем ему становилось все хуже.
— Ох, — с облегчением вздохнула она. — О, спасибо, мне казалось, что я тебя вот-вот потеряю.
Она стояла и смотрела на него сверху вниз, и в глазах ее была такая озабоченность, что на душе у Яна Морагана стало теплее. Он лежал на спине, закрыв лицо руками, приходил в себя после приступа. Это был самый тяжелый приступ их тех, что у него были до сих пор.
— Ты не умрешь сейчас, — нежно сказала Тува. — Они сказали.
— Кто это «они»? — с трудом спросил он.
— Тенгель и Суль.
Он раздраженно взглянул на нее, но она казалась вполне серьезной и правдивой. Ян тут же ощутил, как в его душу забирается усталость и безнадежность. И хотя он не хотел этого, но прошептал:
— Я боюсь, Тува.
Она тут же присела к нему на кровать.
— Ясное дело, боишься! Любой бы испугался на твоем месте.
Он почувствовал, как его снова начинает безудержно трясти. Он попытался не поддаваться этой дрожи, но не мог, он был полностью в ее власти.
— Ведь я же так много, — едва выговорил он, зубы его стучали. — Ведь я же так много хотел сделать…
Тува не знала, как поступить. Она очень хотела прижать его к себе, чтобы утешить, но она боялась, что он оттолкнет ее. Ее, жуткую ведьму Туву, к которой все испытывали отвращение, до того она была противной. Она неловко протянула вперед руку, даже ничего такого и не думая. Но Мораган уцепился за нее, как утопающий за соломинку. Она, удивленная, придвинулась поближе и приподняла его голову. Сейчас он даст мне по щеке, подумала она, но он этого не сделал. Похоже, он не замечал, кто она.
Господи, как же он дрожал! Все его тело тряслось, как в лихорадке. Тува забыла обо всем, притянула его к себе, его голова легла ей на плечо.
— Ну-ну, ну-ну, — говорила она голосом, который ее семья просто бы никогда не узнала.
Он несколько раз испуганно вздохнул. А потом прошептал:
— Я ухожу один, Тува! Я должен покинуть этот прекрасный мир, который только что открыл для себя. Все эти мелочи в природе. В мимике людей, в мыслях. Радость. Ожидания. Печаль, разочарование… И после себя я не оставлю ничего. От меня не останется и следа. Через пару лет меня забудут.