Они бросились к забору, на который с риском для жизни забирался мальчик, оставшийся без присмотра.
Таральд оттащил мальчика от забора и передал его бабушке, а сам бросился в дом за Ирьей.
Он нашел ее в спальне, где она пыталась привести себя в порядок.
— Любимая моя Ирья, почему же ты ничего не говорила мне? — сказал он и обнял ее. — Мать все мне рассказала. Как много времени мы потеряли!
Ирья сияла от счастья.
— Нет, мы не потеряли время. Ведь и зимние сорта яблок созревают медленно, разве не так?
— Ты хочешь сказать, что и я оказался таким фруктом? — улыбнулся он. — Да, я иногда бываю слишком невнимательным, это следует признать. Прости меня, любимая, за те страдания, которые я причинил тебе своей слепотой!
— Я так счастлива с тобой в последнее время, ты ведь знаешь об этом. И теперь-то я наконец могу показать тебе, как я люблю тебя. Нет, Таральд, отпусти меня! — вырвалась она из его объятий. — Ты испачкал меня своей рабочей одеждой.
Внизу, в саду, Лив сражалась с Кольгримом, который с возрастом делался все сильнее и неуступчивее.
— Играй здесь, внизу, малыш…
Лив уже давно поняла, что лучше не ругать этого проказника и не высказывать все, что она о нем думает.
На двор усадьбы въехал верхом на лошади Даг, и мальчик тотчас начал проситься к нему в седло.
Даг поднял его к себе.
— Ну, что здесь происходит? — спросил Даг жену. — Как дела?
— Пришло письмо от Сесилии, — ответила Лив, поправляя свои растрепавшиеся волосы. — Она рассчитывает приехать на Рождество домой и остаться с нами на два месяца.
— Это хорошие новости! А как Ирья?
— Все прекрасно. Сегодня она особенно счастлива, так как Таральд наконец понял, что она — женщина всей его жизни.
— Да, этот парень всегда соображает туго.
Лив посмотрела на Кольгрима: желтые глаза мальчика поблескивали, и он пытался пустить лошадь галопом по двору. Но бабушка с дедушкой снова удержали его.
— Даг, меня очень беспокоит один вопрос.
— Ну, теперь-то уж все устроилось!
— Не уверена. — Она еле слышно произнесла: — Интересно, как посмотрит господин Кольгрим на то, что у него, возможно, появится брат или сестричка?
Даг призадумался.
— Действительно, он может здорово приревновать Ирью к новому ребенку! Нам остается лишь надеяться на лучшее.
— Я боюсь, что он поведет себя дурно. И я часто думаю о том, что мы тогда ошиблись, уговорив Тенгеля оставить этого ребенка.
— Когда он хотел выскоблить плод, ты это имеешь и виду? — спросил Даг. — Я тоже иногда вспоминаю об этом. Но все же я считаю, что мы поступили правильно. Ведь с христианской точки зрения…
— Но такая точка зрения подчас вынуждает людей сталкивать друг с другом два злых начала. Они сохраняют жизнь, а потом остаток своей жизни посвящают тому, чтобы воспрепятствовать этой злой жизни пожрать чью-то другую жизнь.
— Ну, ты все доводишь до крайности, — возразил Даг, который был верующим в большей степени, чем его жена. — Мы ведь любим нашего внука, разве нет?
— Конечно же, любим, — устало ответила Лив. — И любовь эта смешана с тревогой и страхом. Кольгрим, не тыкай лошади в глаза. Идем домой, пора садиться за стол.
Кольгрим скатился с лошади. Приглашение к столу он принимал мгновенно.
В общем-то, он многое понимал с полуслова. В нем был виден ум и смышленость, которая поражала подчас даже взрослых. Однако те же взрослые никогда не знали, о чем он думает, что там у него внутри.
В то лето все дети в округе болели свинкой. Кольгрим тоже. И от него заразился Таральд. Он слег и очень тяжело переносил болезнь. Тарье, который приехал домой из Тюбингена, лечил его.
— Тебе повезло, — сказал ему Тарье, — что Ирья теперь ждет ребенка.
— Ты считаешь, что свинка повлияет на мое здоровье?
— Ты больше не сможешь зачать детей. Таральд побледнел.
— Откуда ты это знаешь?
— Свинкой следовало бы переболеть в детстве. А у взрослых такие болезни вызывают серьезные осложнения.
Таральд долго вспоминал о словах Тарье. Его последний ребенок, последний шанс. Только бы все прошло хорошо!
Он со страхом ждал разрешения Ирьи от бремени. Та чувствовала себя не совсем здоровой: у нее постоянно болела спина, да еще Кольгрим отнимал у нее массу времени…