48 
После этого вопроса Ильза вдруг поняла, что по большому счету не имеет ничего против глубоких каменных колодцев. И даже Орвуд перестал воспринимать ситуацию как безнадежную.
– Вот выродок! – шипел от злости Хельги. – Маразматик недопогребенный! Правильно его живьем замуровали, с такими иначе нельзя! Силы Великие! Я уже и слова сказать не могу, чтобы беды не вышло! Вот ужас-то!
– Как раз божешь, – возразила Энка в нос, эльфийская магия не выдержала конкуренции с колодезным холодом. – Скажи, что хочешь выбраться отсюда. Божет быть, побожет.
Хельги говорил и так и эдак, взывал к благоразумию, уговаривал, льстил и угрожал, все напрасно. Видимо, у Царя Народов были собственные критерии выбора желаний, подлежащих исполнению.
Из погреба они выбрались и без Царя. Лязгнула решетка, спустилась лестница, по ней в колодец слезла женщина, с ног до головы закутанная в черное. Ножом перерезала веревки. Орвуд предложил свернуть ей шею. Коротко посовещавшись, они решили, что не стоит. Женщина жестами велела пленникам вылезать. Они не без энтузиазма выполнили приказ и оказались на обширной каменной площадке с округлой плоской возвышенностью посередине. По ее периметру теснился народ: все в черном, надетом поверх белого, все молчат, даже младенцы на руках матерей. Тягостная, нереальная тишина подавляла. Пленники поймали себя на том, что и сами, словно из уважения к чужим традициям, переговариваются едва слышным шепотом.
От толпы отделилось несколько человек с пиками, они тычкам заставили пленных забраться на возвышение. Странный налет, грязно-бурый, местами красноватый, местами почти чёрный, покрывал его гладкую каменную поверхность. Странный тоскливый запах висел в воздухе.
Меридит присмотрелась и вдруг все поняла. Вот зачем им сохранили жизнь!
Налет на камне – это кровь, много-много засохшей крови. Сам камень – алтарь. А они – жертвы. Жертвы неизвестному песчаному божеству.
Бежать! – мелькнула мысль. Диса обернулась, ища взглядом путь к отступлению, и вдруг заметила нечто совершенно поразительное. За спиной пленников, на краю площадки, высился огромный, в три-четыре человечьих роста, каменный идол. Скульптура была очень условной, грубой работы, Меридит не сразу поняла, кого она изображает. Зато у ног истукана лежало второе, поверженное изваяние очень, очень легко узнаваемое, ибо другой подобной твари на свете не водилось. Именно так она выглядела по рассказам единственного очевидца.
– Хельги! – отчаянно завопила девица, тормоша заспанного брата по оружию. – Хельги, делай же что-нибудь! Иначе нас сейчас принесут тебе в жертву!!!
Так вот они какие, Черные моджахеды! До сих пор было известно только об аттаханских сообществах. Но здесь, в песках Сехала, они откуда?
Хельги с омерзением рассматривал своих кошмарных почитателей. Он совершенно ясно представлял, что должен сделать. Способ был один-единственный, он знал это. Откуда такие удивительные познания? Об этом лучше было не думать.
Моджахеды тоже знали. Как это бывает, когда цепенеет тело, замирают мысли, разум тонет, растворяется под натиском чужой воли. Отвратительное было зрелище: черно-белые фигуры, застывшие в неестественном наклонном положении, исключающем всякое равновесие…
Какое же удовольствие было их выплюнуть! Отшвырнуть подальше от себя их тошнотворные пустые сущности, перестать впитывать их животный ужас. У Хельги было ощущение, будто он выпил содержимое выгребной ямы. Его трясло, он с трудом сдерживал рвотный рефлекс, хотелось выть и плеваться, испортив тем самым всё дело. К счастью, спригганская природа и фьордингское воспитание вовремя дали о себе знать. Выказать слабость перед врагом? Ну уж нет! Немыслимым усилием воли подменный сын ярла Гальфдана Злого подавил рвущиеся наружу эмоции и заговорил почти спокойно.
Наверное, это тяжелое испытание – встретить воочию собственного бога, а уж в описываемой ситуации – тем более. На не по-южному белых лицах Черных моджахедов застыло выражение обреченности. Пав на колени, внимали они божественным речам.
Хельги ни слова не знал по-моджахедски – неважно! Это было как с Максом: хотел, чтобы его понимали, – и они понимали. Все до единого, включая ничего не смыслящих младенцев. Годы пройдут, и они вспомнят, ох вспомнят! Страшные слова впечатывались в мозг, заставляли содрогаться от ужаса. Прогневить бога – что может быть страшнее? А бог гневался.
– Я кто по-вашему?! Демон-убийца или дева корриган?! Вы что себе вообразили? Если я не похож на жертву аборта, так мне в жертву можно подсовывать первую подвернувшуюся шваль? Отстань!.. – (Это Энка ткнула его кулаком, она не желала, чтобы ее обзывали швалью, даже из лучших побуждений.) – …Ну уж нет! Я вам не Ирракшана! Внемлите и запомните! – Хельги решил прибавить торжественности, почувствовав, что бранится, как десятник на плацу, а не грозный и могучий демон. – Повелеваю! Отныне и навеки! Мне нужна жертва не чаще раза… ну хорошо, не стенайте, пусть будет три раза в год. Но это должен быть убийца, самый кровавый, самый жестокий и беспощадный из всех согласно народной молве! И только посмейте ослушаться и схалтурить! Кара будет столь ужасна, что Ирракшана фейкой-полуденницей покажется! Уяснили? Вопросы будут? – Он вновь сбился на казарменную лексику.
48 
