90 
Та, вопреки опасениям, не рассердилась, а вроде бы даже обрадовалась:
– Ты думаешь? Вот и мне давно уже кажется, что наши бабы вертят этим проклятием как хотят. Шить можно – вязать нельзя. Мясо варить можно – варенье нельзя. Но если в банки не раскладывать, а сразу съесть, то можно и варенье. Замуж выходить нельзя, а без брака… гм… встречаться можно. Потому что в Аполидии… впрочем, неважно.
– А в мире Макса случаются однополые браки, – сообщил Хельги неизвестно к чему.
– Спасибо, осчастливил. Так вот, я порой думаю, а есть ли оно на самом деле, наше проклятие?
– Надо проверить! – воскликнула Энка с энтузиазмом. – Начни делать что-нибудь чисто женское, и посмотрим, что выйдет.
– Что именно? – скептически поморщилась Меридит. – Нарожать детей и засесть с ними дома?
– Ну зачем же так радикально, – возразила Энка. – Начни с малого. Давай я тебя вышивать поучу, что ли.
Предложила и пожалела. Потому что из всего дамского рукоделия ей в свое время удалось освоить один-единственный шов с поэтичным названием «козлик». Для роли наставницы явно маловато. К счастью, Меридит с негодованием отвергла предложение подруги. И не потому, что сочла его оскорбительным для воина. Втайне она давно мечтала именно вышивать.
Когда никто не видел, она любила зайти в лавку со всяким женским припасом и подолгу стояла у прилавка. Разглядывала холстинки, лубяные пяльцы, иголки в смешных подушечках, булавки с красивыми наконечниками из цветного стекла, какие-то маленькие симпатичные приспособленьица, которым она и названия не знала, мотки кружев и тесьмы, пробирочки с бисером и речным жемчугом. А главное – нитки! Шелковые, радужные, нежные, их так и хочется взять в руки, подержать. Особенно хороши южносехальские, с неоднородной окраской, переходящей от более светлого к более темному тону.
Однажды она не удержалась и купила, просто так, ни за чем, сиреневый моточек. Хранила его, завернув в платок, во внутреннем кармане на манер талисмана. И показывала только Хельги, он один мог ее понять. У самого на дне походного мешка всегда болталось несколько абсолютно бесполезных, потому что не серых, но очень, с его точки зрения, приятных камешков, окатанных океаном почти до блеска, и пестрая раковина, ципреи. Иногда Хельги извлекал ее на свет божий и приставал к сестре по оружию: «Правда, в ней есть совершенство?»
Так вот, вышивать Меридит очень даже хотелось. Но все же не настолько, чтобы рисковать собственной сущностью в угоду любопытной сильфиде. А потому вопрос о реальности дисьего проклятия остался открытым.
Двадцать пятого сентября – Хельги хорошо запомнил дату (в этот день у него была лекция по фораминиферам) – они вышли, точнее, выбрались через болота, буреломы и каменные осыпи к местам обитания мангорритов. Тут нужна была особая осторожность. По слухам, сектанты имели привычку убивать непрошеных гостей. Шли крадучись, как в разведке. И чем дальше, тем тревожнее и пакостнее становилось на душе: что-то неуловимо гнетущее смутно ощущалось вокруг, но оно еще не оформилось настолько, чтобы можно было понять его природу.
Первой в своих ощущениях разобралась Энка: запах – вот что не давало им покоя. Очень слабый, едва уловимый, но хорошо знакомый любому воину – тоскливый и страшный запах гниющей плоти. Он разливался в теплом осеннем воздухе.
Погода, как на грех, стояла не по-осеннему жаркая и совершенно безветренная. В селе дышать было почти невозможно. Пошли самые стойкие, замотав лица влажными тряпками… Вот когда пригодились бы костюмы из иного мира, казавшиеся такими громоздкими и неуклюжими!
Трупов было много. Человек семьдесят, в возрасте от младенческого до отроческого. Лежали на площади кучками по десять – так раскладывают деньги, чтобы не сбиться при счете. Рядом с детскими телами валялось несколько взрослых, сильно изуродованных. Видимо, некоторые из родителей пытались спасти свое потомство от истребления, за что и поплатились. Живых в селе не было. Ни единого человека.
– Выродки! – бесилась Энка. – Побросали все и ушли! Хоть бы покойников своих пожгли, что ли! Мало ли какой случайный прохожий забредет, спятить ведь можно!
Хельги фыркнул. От тварей, способных хладнокровно перерезать глотки собственным детенышам, вряд ли дождешься, чтобы они стали заботиться о душевном здравии случайных прохожих.
Покинув кошмарное село, они двинулись дальше. Но и в следующем обнаружилась аналогичная картина. И в третьем, и в четвертом…
90 
