18 
– Знаешь, Кьяра, днем куда бы ни шло. А вот вечером во дворце Медичи, в доме матери и супруги Лоренцо, подобная ситуация будет неловкой.
– Вот еще новости! Да после смерти Джулиано женщины из рода Медичи ни разу не приняли участия ни в одном празднике. А сегодня утром они слушали мессу в личной капелле, так как донна Лукреция не желает идти в Дуомо, где убили ее сына... Смотри! А вот и твой принц!
Серебряные трубы, украшенные шелковыми флажками с гербом Медичи, возвестили о приходе Лоренцо Великолепного и его французского гостя, сопровождаемых почетным кортежем. Оба синьора направились к трибуне. Все дружно поднялись, приветствуя их. Лоренцо и Коммин шли, держась за руки, подчеркивая этим согласие между обеими странами. Сзади Коммина маячила высокая фигура Мортимера, за которым следовали шотландские гвардейцы.
Было видно по всему, что король Людовик XI хотел придать своему послу как можно больше пышности в глазах флорентийцев.
Дойдя до нижней ступеньки трибуны, мужчины остановились, чтобы приветствовать всех по очереди. А когда они поднялись и уже готовы были занять свои места, Фьора почувствовала на себе их восхищенные взгляды. Ее сердце дрогнуло от радости. Взгляд Лоренцо обжег ее таким знакомым огнем. Однако едва уловимая улыбка Коммина и быстрый взгляд его голубых глаз, казалось, выражали легкую грусть.
– Он, должно быть, сожалеет о том, какую женщину потеряла Франция, – прошептала ей на ухо Кьяра.
– Но мы ведь с ним большие друзья и останемся ими навсегда, – возразила Фьора. – Я очень люблю мессира де Коммина, ты же знаешь!
– И он тебя тоже, и как мне кажется, больше, чем ты думаешь.
– Да ты с ума сошла! Придет же такое в голову!
Пока молодые женщины тихо переговаривались, Лоренцо и Коммин поднялись вверх по ступенькам, покрытым красным ковром, ведущим к почетным креслам. Но вместо того, чтобы занять свои места, они направились прямо к Фьоре, которая присела в глубоком реверансе, поочередно приветствуя одного и другого.
В голосе Лоренцо неожиданно прозвучали металлические нотки:
– Господин посол, вы сказали мне, что вас связывает давняя дружба с одной из самых красивых дам нашего города. Полагаю, видя ваше нетерпение, я угодил вам, устроив вам встречу.
– Это именно так, монсеньор, и я вам безмерно признателен. Мадам графиня де Селонже, – добавил он уже по-французски, обращаясь к Фьоре, – для меня большая радость вновь видеть и приветствовать вас от своего собственного имени и от имени короля Франции, моего господина.
Наступило неловкое молчание. Фьора, потрясенная тем, что ее назвали по имени, которое ей уже не принадлежало, не знала, что ей ответить. Она стиснула руки, чтобы хоть как-то унять дрожь, от волнения она даже забыла, что надо ответить на приветствие французского посла. Затем, собравшись с духом, она наконец вымолвила:
– Мессир Филипп, я вижу за вашей спиной сержанта Мортимера. Вероятно, он скажет вам, что у меня больше нет права называться этим именем...
– Почему же? – спросил Коммин. – Для того, чтобы не считать себя больше супругой графа де Селонже, надо быть его вдовой. А мессир Филипп де Селонже... жив.
– Что вы сказали?!
– Он жив, – повторил Коммин и, увидя состояние Фьоры, поспешно добавил: – Ну-ну, возьмите себя в руки. Может быть, новость, которую я вам принес, несколько неожиданна. Прошу простить меня, но я был уверен, что она обрадует вас.
– А вы не ошибаетесь? – Фьора боялась, что поняла что-то не так. – Но эта казнь?..
– ...Не была доведена до кровавого конца. Видите ли, губернатор Дижона отдал приказ о ее отмене в самый последний момент. Занесенный над головой меч палача даже на волосок не коснулся вашего мужа.
Пренебрегая всякими приличиями, Фьора буквально рухнула в кресло, сдерживая смех и слезы, душившие ее. Жив! Филипп жив! Значит, он где-то дышал тем же воздухом, что и она под этим благодатным небом. Значит, она вновь увидит его, дотронется до него, посмотрит ему в глаза, ответит на его улыбку, а его сильные руки обнимут ее! Глазами, полными слез, она смотрела на Коммина, который с беспокойством склонился над ней:
– Мадонна! Как вы побледнели! Да вы плачете?
– От радости! О мой друг, вы были так неосторожны! Разве вы не знаете, что слишком большое счастье тоже может убить?
– Простите меня, ради бога! Мы с вами еще поговорим. Мне надо многое вам сказать...
Оставив Фьору с ее подругой, протянувшей ей платок, смоченный душистой водой, Коммин пошел к Лоренцо, который уже сидел на своем месте. Снова заиграли трубы.
18 
