– Вы не могли бы передать ваше послание мне? – промолвил настоятель, бросив на просительницу изучающий взгляд, который очень не понравился Фьоре.
– Это не письмо, меня просили кое-что передать ему на словах, смысл которых он не поймет, если это передадите ему вы, ваше преподобие. Простите мне мою откровенность.
Но монах решил не сдаваться так просто.
– Семья – это очень расплывчатое понятие. Я думаю, что в данном случае речь идет об одном из ее членов. Можете вы мне сказать, кто это? Поймите, дочь моя, я отвечаю за душу этого юноши и не могу позволить вам нарушить мир, который он с таким трудом наконец обрел, – поспешно добавил он, увидев нахмуренные брови молодой женщины.
– Вы так боитесь, что этот мир легко нарушить? Если это – настоящий мир, то никакие события извне не смогут его коснуться! Я могу вам сказать вот что: никто из семьи Колонна – а семья действительно большая, я с вами вполне согласна – не в состоянии понять, почему пятнадцатилетний мальчик решил остаться здесь, так далеко от своих родных?
– Нам это давно известно, мадам. Сюда приезжал его отец, и Баттиста отказался с ним встретиться. Вам это должно быть известно.
– Меня послал не он.
– Тогда кто?
– С позволения вашего преподобия я скажу это самому Баттисте, – ответила Фьора, которая начинала терять терпение. – Я хочу с ним поговорить, и ему не удастся спрятаться от меня за этими стенами или сбежать, как он это недавно сделал. Тогда это совсем не тот человек, которого я когда-то знала, а абсолютно другой: тот, кто потерял мужество и боится посмотреть в лицо правде!
Ей показалось, что внушительные очертания фигуры настоятеля каким-то странным образом начали раздваиваться, и появилась еще одна тень, одетая тоже в белое: Баттиста вошел так, что она этого не заметила.
– Вы правы, донна Фьора, я больше не тот, что был прежде. Но не обвиняйте меня понапрасну в отсутствии мужества!
Несмотря на гнетущую атмосферу этого дома, Фьора едва не рассмеялась. Уже то, что молодой Колонна сохранил здоровую привычку подслушивать у дверей, говорило о том, что не так уж он и изменился, как говорил.
– Отчего же вы тогда убежали от меня там, в церкви? Когда-то ведь мы были друзьями...
– Мне кажется, что это было очень-очень давно...
– Прошло всего два года, Баттиста, – возразила молодая женщина. – Это не так уж много!
Она замолчала и стала выразительно смотреть на настоятеля. Он понял, что в его присутствии она больше ничего не скажет, и решил с достоинством уйти.
– Вы найдете меня в часовне, сын мой, – тихо проговорил он. – Я буду молиться о том, чтобы господь избавил вас от козней грешного мира.
– Благодарю вас, отец, но надеюсь, что с божьей помощью найду силы, чтобы самому справиться с ними! – откликнулся Баттиста.
– Странно слышать это, – резко заметила Фьора, – не помню, чтобы когда-нибудь я вам расставляла ловушки!
– Знаю, донна Фьора, и прошу прощения, если я вас обидел... но прежде я никогда не слышал от вас ни слова лжи!
– А в чем я солгала? Когда?
– Только что, упомянув в разговоре одно лицо... Разве вы не сказали, что приехали из Рима? Вы – из Рима? Что вы там могли делать?
– Вам придется еще раз извиняться, Баттиста! Я, правда, еду не прямо из Рима, но мне пришлось там пробыть не по своей воле в течение нескольких месяцев. Иначе где бы я могла встретить вашу кузину Антонию?
Внезапно прихлынувшая к щекам кровь на какое-то время превратила молодого послушника в прежнего милого юношу, его черные глаза засияли, но это продолжалось недолго.
– Антония! – вздохнул Баттиста. – Она все еще помнит обо мне?
– И гораздо сильнее, чем вы предполагаете.
– В это так трудно поверить! Я узнал, что ее хотят выдать замуж...
– Ваши сведения сильно устарели. Сейчас Антония носит имя сестры Стефании и находится в монастыре Святого Сикста, где мы встретились и подружились.
– Антония – в монастыре? Это немыслимо! – воскликнул изумленный юноша.
– А мыслимо ли видеть вас в этой одежде? Могу добавить, что в монастырь она ушла не по своей воле. Папа римский хотел выдать ее за одного из своих племянников, Леонардо, самого гнусного типа из этой семейки. Она выбрала монастырь. А отец Антонии, для того чтобы смягчить гнев папы, был вынужден расстаться с большей частью ее приданого. Скажу еще, что она до сих пор не приняла монашеский постриг, и только от вас зависит, согласится ли она на это когда-нибудь... Сюда я приехала по ее просьбе!