16 
Сам же Вильяр был напуган.
Им нужно домой, как можно скорее, а он лежит тут, совершенно беспомощный! Он даже не в силах разговаривать!
Тем не менее ему казалось, что это он несет ответственность за нее. Их отношения были такими трогательными!
Диаконисса тоже так считала. Она теперь часто думала о них, гадала, как они так справляются, ей хотелось увидеть их. Но у нее было слишком много забот в больнице, у нее не было ни одной свободной минуты. И у каждого несчастного, попавшего в больницу, была своя история, своя судьба, своя трагедия. Всем им она должна была отдавать свое сердце и свою душу. Она заставляла себя забыть о норвежской паре, которая теперь жила так далеко, что ей пришлось бы отпрашиваться, чтобы навестить их.
Йепсен не вернулся домой: переезд в больницу был таким потрясением для него, что он умер от страха. Возможно, он попал на небо и вкушал теперь вечное блаженство? Во всяком случае, Вильяр и Белинда ничего не знали о его судьбе, они полагали, что живут в чужом доме, и от этого им не становилось веселее.
И вот однажды Вильяр почувствовал себя достаточно сильным, чтобы разговаривать. Он не осмеливался говорить с ней с тех самых пор, как они покинули больницу.
— Белинда, — хрипло прошептал он.
Быстро повернувшись к нему, она испуганно посмотрела на него и сказала: — Тсс!
Ему пришлось долго и настойчиво объяснять ей, что они муж и жена. Он говорил, чувствуя, как иссякают его силы.
— Белинда, ты должна написать домой.
Ах, как мучила его мысль об этом все то долгое время, когда он был даже не в состоянии пошевелить рукой, произнести слово!
Она смотрела на него, совершенно ничего не понимая.
— Я… не могу сам написать, Белинда. И не смогу впредь, мне просто нечем держать перо. Ты должна написать Хеннингу, нашему маленькому мальчику! Он должен знать, что мы живы.
Покачав головой, Белинда закрыла руками уши, ей не хотелось слышать, что он говорил.
— Дорогая, ты помнишь Хеннинга? — ласково спросил он.
Она помнила его, но эти воспоминания были искаженными.
— Хеннинг слишком мал, он не умеет читать, — ответила она. И это были ее первые слова на нормальном языке.
— Хеннингу уже одиннадцать лет! Она испуганно воскликнула:
— Нет, нет! Ты не должен так говорить! Он еще грудной ребенок.
Вильяр закрыл глаза.
— Тогда кто же я, Белинда?
— Маленький ребенок.
— Нет, нет, нет, ты просто фантазируешь! Я же отец Хеннинга. А ты его мать, Белинда. Чего же ты так испугалась? Какой правде ты не хочешь смотреть в глаза?
Она ничего не ответила, вид у нее был несчастный.
— Ну, хорошо, — устало произнес он, — тогда напиши Саге…
Он уже был не в силах говорить.
— Сага? — удивленно спросила она.
О, Господи! Как же можно ей объяснить все это?
— Дорогая, не могла бы ты просто написать письмо, без всяких лишних вопросов?
Сначала она просто стояла, опустив голову, удивленно, непонимающе, тупо глядя на него. Потом произнесла слова, которые можно было назвать разумными:
— У меня нет бумаги.
Вильяру не следовало бы на нее сердиться, поскольку она была не виновата в своем недомыслии. Однако он уже открыл рот, чтобы выкрикнуть ей, чтобы она, черт побери, достала бумагу… Но тут что-то стало не так в его легких, и он разразился страшным приступом кашля.
В его памяти остались только обрывки происходящего: испуганное лицо Белинды, кровь на лоскуте, который она держала в руках… А потом все вокруг него погрузилось во тьму.
Последняя мысль его была совершенно безнадежной: «Мы никогда не вернемся домой!»
Диаконисса с восхищением смотрела на священника, посетившего больницу.
— Вы собираетесь в Норвегию, пастор? Это в самом деле так?
Он улыбнулся ей. Они хорошо знали друг друга.
— Ты рада отделаться от меня хоть ненадолго?
— Нет, нет, пастор, просто я хотела бы попросить вас об одной услуге…
— Конечно, сестра, ты же знаешь, я всегда внимал твоим маленьким просьбам. Диаконисса всплеснула руками:
— Но это не маленькая просьба, пастор! Этот вопрос мучает меня, я давно чувствую угрызения совести.
— Я готов выслушать тебя, — любезно произнес пастор.
И она рассказала ему о норвежской паре, которую ей пришлось выдворить из больницы и которая теперь вызывает у нее такое беспокойство. Ведь они не могли жить самостоятельно! Но что оставалось ей делать? Поэтому не будет ли пастор так добр взять их с собой в Норвегию? У них есть немного денег, но она не уверена, хватит ли этого на дорогу.
16 
