– Его Величество предвидел ваше противодействие, вот почему он и приказал… и отказался видеть вас!
– А если я, я тоже отказываюсь подчиниться! – дрожа, воскликнула молодая женщина. – Если я все-таки хочу остаться?
Спокойный и ласковый голос Савари внезапно наполнился строгими нотками. Он стал сдержанно-угрожающим.
– Не советую это делать! Вам нет никакого смысла заставлять Императора признать, что вы замешаны в этом деле. Подумайте о том, что, налагая на вас легкое наказание, он особенно думает о том, чтобы удержать вас в стороне от скандала, в котором ваше имя не будет отмечено! Должен ли я напомнить, что, кроме господина Бофора, еще один человек находился из-за вас в тюрьме? Если носящая знатное имя женщина живет вдали от мужа, как можно это расценить, когда в течение двадцати четырех часов двое мужчин попадают из-за нее в тюрьму: один по обвинению в убийстве, другой – в связи со скандальной дуэлью с иностранным офицером, который по странному стечению обстоятельств только перед тем вызвал на дуэль первого из тех двоих. Кроме того, – заключил министр, – огласка, которая вынудила бы применить к вам особую строгость, даже не приблизила бы вас к вашему другу: расстояние очень велико между женской тюрьмой Сен-Лазар и Лафорс, куда направили господина Бофора! Не лучше ли остаться свободной, даже в пятидесяти лье, как для него, так и для вас? Поверьте, сударыня, подчиниться – даже в интересах вашего друга.
Теперь побежденная Марианна опустила голову. В первый раз Наполеон обращался с ней как с подданной, и подданной непокорной. Надо было смириться и уехать, тогда как она всем сердцем хотела остаться в Париже, как можно ближе к почерневшим стенам старой тюрьмы, за которыми Язон будет задыхаться на протяжении стольких недель. Ее отсылают в деревню, как прихворнувшую девочку, нуждающуюся в перемене воздуха, тогда как одна мысль о Язоне-заключенном делала ее больной и даже лишала желания дышать теплым воздухом прекрасного месяца июля. «Язон Четырех Морей и Четырех Горизонтов», как она его теперь называла про себя в нежном и гордом озарении любви, Язон, в котором узнавались мощный альбатрос и стремительная ласточка, Язон, пленник гнусной тюрьмы, тупых тюремщиков и грязной тесноты, – это было для Марианны как пятно грязи на голубизне неба, как ругательство среди молитвы, как плевок на образе Девы Марии.
– Итак, сударыня? – спросил Савари.
– Я подчиняюсь, – неохотно сказала она.
– Ну и хорошо. Отправляйтесь… скажем, через два дня!
Вот так! Малейшее сопротивление было бессмысленно, когда приказывал Хозяин. Тяжелая рука Императора, может быть, ему казалась легкой и покровительственной, но Марианна чувствовала, как под ее пожатием трещат кости и рвется все ее нутро не менее болезненно, чем на средневековой дыбе. Неспособная больше выдержать торжественную мину и притворное сочувствие министра, она быстро поклонилась и покинула комнату, предоставив Жерому, мрачному мажордому особняка, проводить высокого чиновника до кареты. Ей было необходимо побыть одной, обязательно, чтобы обдумать все.
Савари прав. Открытое сопротивление ни к чему хорошему не приведет. Лучше сделать вид, что подчиняешься, но никакая человеческая сила не заставит ее отказаться от борьбы!
Двумя днями позже Марианна с Агатой и Гракхом покидала Париж, избрав местом назначения Бурбон-Ларшамбо. Ее первой мыслью было присоединиться к Аркадиусу де Жоливалю в Экс-Ляшапель, но небольшой город-курорт на берегах Рейна в этом году вошел в моду, и молодой женщине не хотелось видеть общество после драмы, которую она переживает и будет переживать до тех пор, пока Язона не признают невиновным и окончательно объявят непричастным к делу. К тому же Талейран, приехавший к ней вслед за Савари, категорически отсоветовал ей древнюю столицу Карла Великого.
– Людей-то там много, но каких, учитывая, что большинство недовольных и изгнанных собираются там вокруг короля Голландии, которого Император в какой-то мере отправляет в отставку, аннексируя его королевство. Луи Бонапарт самый большой нытик из всех, кого я знаю, и ведет себя так, словно жестокий завоеватель пришел изгнать его с земли предков. С ним также Госпожа Мать, которая многих приглашает и сама ведет хозяйство. Конечно, мой дорогой друг Казимир де Монтрон получил разрешение поехать туда, и я к нему бесконечно привязан, но это человек, с легкостью оставляющий за собой разбитые сердца и семейные драмы, и бог знает, нуждаетесь ли вы в дополнительных неприятностях такого жанра. Нет, лучше последуйте моему примеру.