28 
В кухне Фортнем взял стакан, открыл холодильник, достал бутылку молока и вдруг застыл на месте.
Его взгляд приковала желтая мисочка на верхней полке холодильника. Не сама мисочка, а ее содержимое.
Свежесрезанные грибы.
Он стоял с вытаращенными глазами по меньшей мере полминуты, выдыхая облачка пара. Потом взял желтую мисочку, принюхался к ней, потрогал пальцем грибы и вышел с ней из кухни в холл. Он посмотрел вверх вдоль лестницы. Где-то там, укладываясь спать, скрипела кроватью Синтия. Фортнем собрался было крикнуть: «Синтия, ты зачем поставила грибы в холодильник?» – но осекся. Ответ он знал. Она их туда не ставила.
Поставив мисочку с грибами на плоский верх балясины перил в самом начале лестницы, Фортнем задумчиво разглядывал ее содержимое. Он представил себе, как он поднимается к себе в спальню, открывает окна, любуется лунным светом на потолке. И в его воображении проигрался последующий диалог:
– Синтия?
– Да, дорогой.
– Синтия, у них есть способ получить руки и ноги.
– Что-что? Ты опять за свои глупости? Тогда он соберет все свое мужество, ввиду ее неизбежного гомерического смеха, и скажет:
– А что, если человек, бредущий по болоту, возьмет и съест такой вот гриб…
Синтия только фыркнет и ничего не скажет.
– Но ведь если гриб попадет внутрь человека, ему ничего не стоит через кровь завладеть каждой клеткой человека и превратить человека – в кого? В марсианина? Если принять версию с поеданием, то грибам не нужны руки-ноги. Они проникают в людей и одалживают их конечности. Они живут в людях, и люди становятся грибами. Роджер отведал грибов, выращенных сыном. И Роджер стал «чем-то другим». Он сам себя похитил, когда направился в Новый Орлеан. В короткую минуту просветления он дал нам телеграмму и предостерег против этих грибов. Тот Роджер, который позже звонил из полицейского участка, был уже другой Роджер, пленник того, что он имел несчастье съесть. Синтия, ведь все части головоломки совпадают. Неужели ты и теперь не согласна?
– Нет, – отвечала Синтия из воображаемого разговора, – нет и нет, ничто не совпадает, нет и нет…
Из подвала вдруг донесся какой-то звук – не то слабый шепот, не то едва слышный шорох. С трудом оторвав взгляд от грибов в миске, Фортнем подошел к двери в подвал и приложил к ней ухо.
– Том? – окликнул он.
Нет ответа.
– Том, ты внизу? Нет ответа.
– Том!!!
Спустя вечность голос Тома отозвался из глубины:
– Что, папа?
– Уже далеко за полночь, – сказал Фортнем, следя за своим голосом, пытаясь подавить волнение. – Что ты делаешь там, внизу?
Молчание.
– Я спросил…
– Ухаживаю за грибами, – не сразу ответил сын. Его тихий голос звучал как чужой.
– Ладно, давай оттуда. Вылезай! Ты меня слышишь?
Молчание.
– Том! Послушай, это ты положил грибы в холодильник сегодня вечером? Если да, то зачем?
Секунд десять прошло, прежде чем мальчик снизу отозвался:
– Конечно. Хотел, чтобы вы с мамой попробовали.
Фортнем чувствовал, как бешено колотится его сердце. Пришлось три раза глубоко вдохнуть – без этого невозможно было продолжить разговор.
– Том! А ты… ты, часом, сам не попробовал эти грибы? Ты их не пробовал, а?
– Странный вопрос. Разумеется. Вечером, после ужина. Сделал сандвич с грибами. А почему ты спрашиваешь?
Фортнему пришлось схватиться за ручку двери, чтобы не упасть. Теперь настал его черед молчать. Колени подгибались, голова шла кругом. Он пытался справиться с дурнотой, уговаривал себя, что все это бред, бред, бред. Однако губы не подчинялись ему.
– Папа! – тихонько позвал Том из глубины подвала. – Спускайся сюда. – Очередная пауза. – Хочу, чтоб ты поглядел на мой урожай.
Фортнем ощутил, как ручка двери выскользнула из его вспотевшей ладони и звякнула, возвращаясь в горизонтальное положение. Он судорожно вздохнул.
– Папа, иди сюда! – негромко повторил Том.
Фортнем распахнул дверь.
Перед ним был черный зев подвала.
Фортнем шелестнул пальцами по стене в поисках выключателя.
Том, казалось, угадал его намерение, потому что торопливо сказал:
– Не надо света. Свет вреден для грибов.
Фортнем убрал руку с выключателя.
Он нервно сглотнул. Потом оглянулся на лестницу, которая вела в спальню, к жене. "Надо бы мне сперва подняться наверх, – подумал он, – и попрощаться с женой… Но что за нелепые мысли! Какой вздор лезет в голову! Нет ни малейшей причины… Или все-таки есть?
28 
