92 
Пока Филомена провожала взглядом автобусы с янки, ей вдруг послышался горячечный шепот Хуана: «Я выплакал себе эту веру. После смерти я буду трудиться. Я больше не буду нищим. Верь мне, Филомена!» Будто не память вернула эти слова, а вдруг явился невидимый призрак Хуана, чтобы напомнить их. Филомена покачнулась от ужаса. Ей чуть не стало дурно, однако в тот же момент в ее сознании мелькнула идея – такая неожиданная и дикая, что сердце так и запрыгало в груди.
– Филипе! – внезапно позвала она сына. Филипе вырвался из круга дразнящих его детей, забежал в дом и захлопнул за собой дверь.
– Ты меня звала, мамасита?
– Да, ниньо, нам надо поговорить. Во имя всех святых, нам надо поговорить.
Филомена чувствовала, что ее лицо за минуту постарело лет на десять, потому что на тысячу лет только что постарела ее душа. С великим трудом она вытолкнула из горла то, что обязана была сказать:
– Ниньо, сегодня ночью мы тайно спустимся в катакомбы.
– А нож мы с собой возьмем? – ничуть не испугавшись, спросил Филипе. И с хищной улыбкой добавил: – Мы прикончим черного человека!
– Нет-нет, Филипе. Слушай меня внимательно, мой мальчик.
И она рассказала о том, что им предстоит.
Через несколько часов заблаговестили к вечерне. Со всех сторон послышался звон колоколов, а затем донеслось пение хоров. Через открытые двери церквей звуки вечерней службы разносились по всей округе. Там и здесь можно было видеть вереницу детей со свечами в руках, совершающих крестный ход. За священниками несли большие медные колокола, на звуки которых сбегались полаять бездомные псы.
Пустынное кладбище белело в первых сумерках многочисленными надгробиями из белого мрамора. Гравий предательски скрипел под ногами. Торопясь за своими чернильно-черными тенями, Филомена и Филипе пугливо оглядывались по сторонам, кляня безоблачное небо и слишком яркую луну. Однако никто не крикнул им: «Стой, кто идет?» Могильщик, как они видели из своего укрытия, ушел вниз по холму на вечерню.
– Быстрее, Филипе, – шепнула Филомена, – замок!
Под дужку висячего замка они просунули, уперев в полотно деревянной двери, железный ломик и как следует вместе налегли на него. Полетели щепки, но замок не поддался. Мать и сын повторили попытку и налегли на ломик что было мочи – замок тенькнул и развалился надвое, так что они по инерции едва не упали на землю. Тяжелая дверь со скрипом распахнулась, отворив жуткую темень и неслыханную тишину. Там, внизу, был лабиринт пещер.
Филомена распрямила плечи, глотнула побольше воздуха и сказала:
– Ну, с Богом.
И первой шагнула вперед.
По разным углам глинобитного домика Филомены Диас мерно сопели во сне ее дети. Ночь принесла отрадную прохладу.
Как вдруг все детские глаза разом испуганно открылись.
Сперва раздался звук шагов по булыжнику совсем рядом с крыльцом. Потом осторожно распахнулась дверь. В дверном проеме возникли силуэты трех человек – двух взрослых и ребенка. Старшая девочка поспешно чиркнула спичкой, чтобы зажечь свечу.
– Нет! – раздался голос Филомены.
Она проворно схватила детскую руку и задула огонь. Потом вернулась к двери и закрыла ее. Комната погрузилась в темноту. И в этой темноте дети услышали усталый голос матери:
– Не надо зажигать свечу. Ваш папа вернулся домой.
В полночь раздался оглушительный стук в дверь. Кто-то колотил, не боясь разбудить соседей.
Филомена встала открыть.
За дверью стоял могильщик, который тут же приняло орать:
– Ах ты, стерва! Грабительница проклятая! Воровка чертова!
За его спиной переминался Рикардо – жалкий, сгорбленный, как столетний старик.
– Кузина, позволь нам зайти, – сказал он. – Этот наш друг…
– Я тебе не друг! И я никому не друг! – кричал могильщик. – Замок сломан, труп украли. По тому, кого украли, нетрудно узнать, кто вор. Дело полиции – забрать вора. Арестуйте ее! – И он нетерпеливо дернул начальника позиции за рукав.
– Не торопитесь вы так, – сказал Рикардо, сбрасывая руку могильщика со своего локтя. – Можно нам войти?
– Ну-ка, ну-ка! – приговаривал могильщик, порываясь прошмыгнуть в комнату мимо хозяйки. – Ага! Видите! – И он указал на дальнюю стену.
Но Рикардо смотрел не в глубину комнаты, а исключительно в глаза кузине.
– Что скажешь, Филомена? – тихо спросил он.
Лицо Филомены было лицом человека, который изнуряюще долго шел по темному туннелю и вот наконец приблизился к его концу, где начинает брезжить свет. Ее глаза были готовы выдержать встречу с любым взглядом. И ее губы знали, что говорить. Ужас был пережит и ушел. И оставил ей то, что должно стать светом в конце туннеля. Теперь у нее есть то, что они с ее прекрасным мужественным мальчиком принесли с вершины горы. Отныне все дурное будет обходить ее жизнь стороной. И эта убежденность прочитывалась даже в позе Филомены, когда она объявила начальнику полиции:
92 
