284 
— Что ты болтаешь?.. Какие пчелы? Какой клевер?
— Я к примеру сказал, — пояснил я.
— Кошмар какой-то, — сокрушенно вздохнула Юки. — Тебе, знаешь ли, неплохо бы подрасти. Даже мне иногда кажется, что ты мелешь чепуху.
— Ты считаешь, мне нужна социальная адаптация?
— Хочу на машине кататься, — заявила она, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Ты сегодня вечером занят?
— Да вроде свободен, — сказал я, немного подумав.
— В пять часов приезжай забрать меня на Акасака. Не забыл еще, где это?
— Не забыл, — сказал я. — А ты что, так с тех пор и живешь там одна?
— Ага. В Хаконэ все равно делать нечего. Здоровенный домище на горе. В одиночку с ума сойти можно… Здесь куда интересней.
— А что мать? Все никак не приедет?
— Откуда я знаю? Она ж не звонит и не пишет. Так и сидит, небось, в своем Катманду. Я же тебе говорила — больше я на нее в жизни рассчитывать не собираюсь. И когда вернется — не знаю и знать не хочу.
— А с деньгами у тебя как?
— С деньгами в порядке. По карточке снимаю сколько надо. У мамы из сумочки успела одну стянуть. Для такого человека, как мама, карточкой больше, карточкой меньше — разницы никакой, ничего не заметит. А я, если сама о себе не позабочусь — просто ноги протяну. С таким безалаберным человеком, как она, только так и можно… Ты согласен?
Я промычал в ответ нечто уклончиво-невразумительное.
— Питаешься хоть нормально?
— Ну конечно, питаюсь! Чего ты спрашиваешь? Не питалась бы — уже померла бы давным-давно!
— Я тебя спрашиваю, ты нормальнопитаешься или нет?
Она кашлянула в трубку.
— Ну… В “Кентукки фрайд чикен” хожу, в “Макдональдс”, в “Дэйли Квин”… Завтраки в коробочках всякие…
Пищевой мусор, понял я.
— В общем, в пять я тебя забираю, — сказал я. — Поедем съедим что-нибудь настоящее. Просто ужас, чем ты желудок себе набиваешь! Молодой растущий женский организм требует куда более здоровой пищи. Если долго жить в таком режиме — начнут плясать менструальные циклы. Конечно, ты всегда можешь сказать — мол, это уже твое личное дело. Но от твоих задержек неизбежно начнут испытывать неудобства и окружающие. Нельзя же совсем плевать на людей вокруг!
— Псих ненормальный… — пробормотали в трубке совсем тихонько.
— Кстати, если ты не против — может, все-таки дашь мне номер своего телефона?
— Это зачем еще?
— Затем, что связь у нас пока односторонняя, так нечестно. Ты знаешь мой телефон. Я не знаю твоего телефона. Взбрело тебе в голову — ты мне звонишь; взбрело в голову мне — я тебе позвонить не могу. Никакого равноправия! Ну, и вообще неудобно: скажем, договорились мы с тобой встретиться, а на меня вдруг неотложное дело свалилось, как снег на голову — как же я тебе сообщу?
Озадаченная, она посопела чуть слышно в трубку — и выдала-таки свой номер. Я записал его в блокноте сразу после телефона Готанды.
— Только уж сделай милость — постарайся не менять свои планы так запросто, — сказала Юки. — Хватит мне мамы с ее выкрутасами.
— Не беспокойся. Так запростоя своих планов не меняю. Честное слово. Не веришь — спроси у бабочек. Или у ромашек. Все тебе скажут: мало кто на свете держит слово крепче меня. Но, видишь ли, на этом же белом свете иногда происходят всякие происшествия. То, чего заранее не предугадать. Этот мир, к сожалению, слишком огромный и слишком запутанный, и порой он подкидывает ситуации, с которыми я не могу справиться прямо-таки сразу. Вот в таких ситуациях мне и придется срочно тебя известить. Понимаешь, о чем я?
— Происшествия… — повторила она.
— Ага. Как гром среди ясного неба, — подтвердил я.
— Надеюсь, происшествий не будет, — сказала Юки.
— Хорошо бы, — понадеялся с ней и я.
И просчитался.
21
Они заявились в четвертом часу. Вдвоем. Их звонок застал меня в душе. Пока я накидывал халат и плелся к двери, позвонить успели раз восемь. Настырность, с которой звонили, вызывала раздражение по всей коже. Я открыл дверь. На пороге стояли двое. На вид одному за сорок, другому — примерно как мне. Старший — высокий, на переносице шрам. Ненормально загорелый для начала весны. Крепким, настоящим загаром, какой зарабатывают на всю жизнь рыбаки. Ни на пляжах Гуама, ни на лыжных курортах так не загоришь никогда. Жесткие волосы, неприятно большие руки. Одет в плащ мышиного цвета. Молодой же, наоборот, — невысокого роста, длинноволосый. Умные маленькие глаза. Эдакий старомодный юноша-семидесятник, сдвинутый на литературе. Из тех, что в компании себе подобных то и дело приговаривают, откидывая патлы со лба: “А вот Мисима…”. Со мной в университете, помню, училось сразу несколько таких типов. Плащ на нем был темно-синий. Черные башмаки на ногах у обоих не имели ни малейшего отношения к моде. Дешевые, стоптанные; валяйся такие в грязи на дороге — даже взгляд бы не зацепился. Ни один из джентльменов своим видом к особой дружбе не располагал. Про себя я окрестил их Гимназистом и Рыбаком.
284 
