ДВА ЖЕНСКИХ СЕРДЦА

Два месяца спустя Жиль де Турнемин, наконец-то слившийся со своим Мерлином, вместе с ним созерцали молчаливый фасад дома Калиостро.

В неверном свете сумерек жилище колдуна казалось выжидающим чего-то. Оно было укрыто тройным рядом деревьев Бульвара, довольно глубоким рвом и высокими стенами, ощетинившимися железными остриями пик. Видны были лишь окна верхнего этажа и окна комнат под крышей, возведенных архитектором Мансартом. Дом был похож на огромного свернувшегося мирно спящего кота, готового во всякий момент цапнуть приблизившуюся к его воротам мышку. Со стороны улицы Сен-Клу открывался круто уходивший вниз проход к женскому Свято-Пречистенскому монастырю. С этой стороны и была расположена боковая дверь дома, дверь, неприветливо ощетинившаяся огромными остриями гвоздей и хищной головой медного грифа, служившей сигнальным молотком.

Однако ни блестящий Версаль, ни очаровательный Трианон не доставляли шевалье такой глубокой радости, как это суровое, пугающее жилище. Он не знал еще, о чем он будет говорить с врачом-итальянцем. Может, эти слова будут такими же разящими, как дуэльные пули, но надо было решиться.

В открывшем дверь слуге он сразу признал консьержа-великана дома Оссолинского, но тот, если и узнал Жиля, то виду не показал.

Он молча кивнул головой, когда тот попросил его доложить хозяину, позвал жестом конюха и повел посетителя в глубину двора к двери с греческим портиком. За ней была красивая каменная лестница с многочисленными скамьями для посетителей, ежедневно осаждавших жилище волшебника с таким же пылом и страстью, с какой они еще совсем недавно осаждали магнетические ванны Месмера. Но сегодня, в столь поздний час. Жиль оказался здесь один. Слуга указал ему жестом на скамью, а сам исчез, чтобы сообщить хозяину о посетителе.

Царила полная тишина. Не слышалось ни дверного скрипа, ни потрескивания паркета, ни малейшего шума шагов. Как будто бы все в этом жилище стремилось своей таинственной обстановкой с самого порога подготовить посетителя.

Но эта таинственная тишина вдребезги разлетелась, потревоженная шумом въехавшей во двор кареты.

К ней бросились конюхи. Лакеи, стоявшие на запятках этой великолепной покрытой пурпурным лаком и величественными гербами кареты, спрыгнули на землю, открыли ее дверцы, спустили лесенку. Из кареты вышел величественный, в пурпурной кардинальской мантии кардинал де Роган.

Он быстрым шагом прошел в дом, устремился вверх по лестнице с видом знающего дом человека, не нуждающегося в провожатом. Жиль увидел его развевающуюся красную мантию, услышал шум открывающейся и закрывающейся двери, какой-то голос. А затем дом снова погрузился в полную тишину.

Бесшумно появился слуга-великан, сообщил на ломаном французском языке, что граф просит – его подождать, и снова исчез, оставив Жиля с его размышлениями, не предвещавшими ничего хорошего: ведь если кардинал приехал надолго, то его ожидание грозило затянуться.

Но через полчаса снова появился кардинал.

Он был один, что было явлением совершенно необыкновенным. Нравы требовали, чтобы посетителя провожали до его кареты, тем более что речь шла о князе церкви. При виде спускающегося по лестнице кардинала Жиль встал и почтительно ему поклонился. К его величайшему изумлению, священнослужитель направился к нему.

  140