Он улыбнулся и ласково погладил ее пухлые щеки.
— Именно. Но об этом поговорим позднее, не так ли?
— М-м-м, — пробормотала Винга. Сказать что-либо больше у нее не хватило смелости.
А Хейке тихо вздохнул. Он уже давно начал раскаиваться, что сам установил предел в восемнадцать лет. Но если Винга сейчас почувствовала отвращение к любви, то что может произойти?
Он внес ее на руках в свой домик и положил на кровать. Затем тщательно загородил и запер окна. После этого улегся на постели рядом с нею, ведь у него была только одна кровать. Но достаточно широкая. Хейке долго лежал, опершись на локти, и в темноте рассматривал ее прекрасные черты. «Бог мой, как я люблю эту девушку, — думал он. — И я чуть было не оттолкнул ее от себя! Больше не буду знакомить ее с молодыми людьми. Они недостойны ее, не понимают ее своеобразия, ее благородства».
Конечно он знал, что страстно желает ее, тем более, что она сейчас так близко! Но он находился в таком возвышенном душевном состоянии, что ему и в голову не приходило тронуть ее. Винга же обычно ненавидела то, что он обращается с ней, как с богиней.
Но сейчас она и сама не испытывает желания. И к ней нельзя прикасаться.
Кроме того, у него есть время, он подождет.
«Но не очень долго», — думал он.
8
Судья Снивель вернулся домой после недельного пребывания в Сарпсборге.
Он не похудел, не стал стройнее по сравнению с прошлым годом, когда вынужден был признать, что его племянник проиграл судебный процесс против несносной девчонки из Элистранда! Этой маленькой дряни, одолеть которую не удалось. Но в один прекрасный день он с ней покончит. Уничтожит ее. И будет один господствовать в Гростенсхольмском уезде. Почему-то жители уезда испытывают какую-то поразительную любовь к этой противной распутнице. Они… они смотрят на нее и почти осмеливаются не слушаться его, судью Снивеля, потому что за ними стоит эта девка! Потомок Людей Льда, упаси Бог!
Но он прекрасно понимал, что не на девчонку полагаются они, а на того, кто стоит за ней. Тот ужасный урод, который где-то скрывается, и Снивель не может его найти.
Судья вылез из кареты, ему пришлось почти выталкивать себя из нее. Дверцы у кареты узки, надо их переделать.
Все вокруг было не так, как раньше.
Он был недоволен и зол после езды в карете и не стал мягче от того, что лошадей вместо конюха принял садовник.
— А где этот проклятый бездельник? — рыкнул Снивель. — Он что, места своего не знает?
— Он сбежал, ваша милость, — выдавил из себя работник, от испуга у него стучали зубы, те немногие, что еще остались во рту.
— Сбежал? Как сбежал? — прошипел Снивель и уставился своим жестким взглядом на слугу. Тот в ужасе оглянулся.
— Не знаю, милостивый господин.
Даже ребенок понял бы, что он лжет. Но Снивель счел не нужным препираться с глупым лентяем, он только фыркнул и вошел в дом.
Там его встретила одна лишь экономка. Глаза у нее покраснели.
— Где гофмейстер? Не говори только, что он тоже сбежал!
— Да, милостивый государь, — присела в книксене экономка. — Они отказались от работы, несколько человек.
Лицо Снивеля начало багроветь.
— Что, черт возьми, здесь случилось? Все сбежали? Или… — У него родилось подозрение. — Или их подкупили? Может, Элистранд?
— Нет, господин. В Гростенсхольме происходит такое… Здесь оставаться страшно.
— Страшно? Что ты, черт возьми, имеешь в виду, баба? Выкладывай!
— Люди встречаются с такими вещами, господин. Конюх был первым. Он видел, что в стойле сидел маленький человечек и смеялся над ним. А на следующий день… на следующий день на полу конюшни кишмя кишели призраки.
На секунду бедной экономке показалось, что господина Снивеля хватит удар, лицо его стало почти черным, глаза вытаращились, а жилы надулись.
— Самая большая глупость, которую я слышал за всю жизнь! Призраки! И он в это поверил?
— Не только он, господин. Гофмейстеру не стало покоя от… от существа женского пола. Он утверждал, что оно было бесцеремонным. А одна из девушек, работавших на кухне…
— Не хочу больше ничего слышать, — рявкнул судья и, широко шагая, направился в гостиную. — Распорядись, чтобы подавали обед! Сначала принеси графин вина! И перестань болтать чепуху!