Последние отзывы

  39  

— Но ведь у меня есть муж, граф де Бодуэн, ваш внучатый племянник, святой отец!

— И он принадлежит королю Витторио, как все мы.

— Я принадлежу ему, я перед алтарем клялась в верности!

— Это ничего не значит, дитя мое, мы все должны думать о короле. Ты своим упорством, дитя мое, довела короля почти до безумия. Он уехал, покинув двор, он никого не принимает, забросил все государственные дела. И страдает не только он, а все мы, все королевство, все подданные — тысячи людей, — нравоучительно склоняясь к Констанции все ниже и ниже, бубнил старый священник.

— И что же я должна делать?

— Ты должна утешить короля, только ты сможешь это сделать, больше никто.

— Ну почему я?

— Король желает этого.

— Мало ли чего он еще может пожелать? Может быть, ему захочется, чтобы у него вместо свечей во дворце горела луна?

— Нет, дитя мое, он желает реального.

— Но святой отец, как вы можете это говорить?

Морщинистое лицо дрогнуло, глубоко посаженные глаза сверкнули под густыми бровями, а крючковатый нос стал похож на клюв птицы.

Я все понимаю, дитя мое, но этого, наверное, желает бог.

— И вы, вы, священник, можете говорить подобное?

— Да, могу, дитя мое.

Священник положил руку на плечо Констанции и, склонившись к самой ее голове, зашептал:

— Тебе, дитя мое, уже отпущены все грехи, те, которые ты совершила, совершаешь и которые совершишь. Милость божья безгранична и всепрощение его безмерно.

— Святой отец, вы толкаете меня в ад! Все! Вы хотите, чтобы я горела в огне, вы хотите, чтобы моя душа погибла.

— Нет-нет, дитя мое, твоя душа будет спасена, и ты будешь спасена и невинна.

— Нет, никогда! — отрицательно покачала головой Констанция. — Я не преступлю эту черту, не преступлю ее только лишь потому, что вы все, все до единого человека, желаете этого, потому что вы все бросили меня и толкаете в пропасть.

— Да нет же, нет, дитя мое, никакая это не пропасть, а благое дело, угодное церкви, угодное королю. Ты должна его спасти, он мается, страдает, чувства обуревают душу и плоть короля. Ты должна, смирив свою гордыню…

— Нет, никогда! — вновь воскликнула Констанция, но не смогла сдвинуться с места, старик своей рукой, будто ястреб когтистой лапой, держал ее за плечо и бубнил на ухо.

— Смири гордыню, смири гордыню, дитя мое, и господь возрадуется. Иди к королю, иди, ведь он хочет тебя.

— Конечно хочет, конечно, король Витторио как блудливый пес, захотел меня и не може! найти себе места. Но я не такая, в моих жилах течет кровь Аламберов и никогда я не покорюсь ему. Никогда!

— Дитя мое, одумайся! Остановись! Смири гордыню!Священник стоял на ступеньку выше, чем Констанция. Та решительно сбросила его руку со своего плеча и не оглядываясь, гордо вскинув голову, стала подниматься на крыльцо. Дверь перед ней распахнулась, пожилой слуга, слышавший весь разговор, низко склонился. А Констанция тяжело вздохнула и, непряча слез, бегущих у нее по щекам, двинулась в свою комнату, в ту, в которой была сломана дверь.

Как назло от Армана де Бодуэна уже вторую неделю не было писем. Констанция чувствовала себя одинокой, всеми брошенной и забытой. Она одна была во дворце. Конечно же, были слуги, но о чемона могла с ними поговорить? Друзей у нее в Турине не было, к тому же, все знали безумную страсть короля и боялись встречаться с графиней де Бодуэн. Дни тянулись медленно и тоскливо.

Констанция и сама не могла себе ответить точно, чего же ей хочется, почему она в последнее время все чаще и чаще думает о церкви. Но ей не хотелось видеть священников, она прекрасно помнила то, чему они ее учили. Ей просто хотелось побыть в тишине, хотелось сосредоточиться, глядя, как горят свечи у алтаря. Исамое главное — ей хотелось помолиться, ей хотелось, чтобы бог услышал ее молитву и помог израненной душе.

Поэтому когда на Турин опустились сумерки и здания дворцов потонули в голубоватом мареве, Констанция, накинув на лицо темную вуаль, пошла в церковь. Она выбрала собор на маленькойулочке, куда обычно ходили простолюдины.

Она отворила тяжелую дверь и вошла в гулкую тишину, наполненную запахом воска и шепотом молитв. В церкви никого не было, поэтому Констанция подняла вуаль и направилась к алтарю, на котором полыхало несколько дюжин больших свечей. Ее шаги гулко отдавались под сводами.

— Боже, Боже, — шептала Констанция, приближаясь к алтарю, — помоги мне, услышь мои слова, спаси от короля. Она преклонила колени и истово перекрестилась. — Помоги, господи!

  39