18 
— Подождите-ка минутку, — недовольно бормочет следователь, чувствуя, как у него из-под ног выбивают почву.
— Именно так все и было, — мурлыкая, настаивает жена и моргает большими, влажными, темными глазами. — Я вошла. Он лежал вот здесь. И… что-то… на меня нашло. Наверно, я просто схватила нож и закричала от радости, что он умер, и ударила его еще несколько раз!
— Однако, — слабо защищается детектив, — так попросту не могло быть.
Он понимает, что такое могло случиться, но ему не хочется признавать это. Он вот-вот затопает ногами, как обиженный ребенок.
— Так все и произошло, — повторяет она.
— Так, так. Давайте разберемся, — растерянно бормочет следователь. Нарочно роняет сигару, чтобы потянуть время, пока поднимает и отряхивает ее, снова засовывает в рот. — Нет, ничего не получается, — устало произносит он наконец.
В разговор вмешивается коронер:
— Юная леди, вас не станут преследовать за убийство, однако подвергнут штрафу за нанесение повреждений трупу!
— Да заткнитесь вы! — орет детектив, поворачиваясь то туда, то сюда.
— Хорошо, — соглашается жена. — Оштрафуйте меня. Давайте.
Журналисты кричат, создавая еще большую неразбериху.
— Это правда, миссис Джеймсон?
— Можете цитировать меня. Это правда.
— О Господи! — свирепеет следователь.
Жена своими лакированными когтями разрывает все дело в клочья, ласково, любовно, аккуратно и намеренно, а детектив лишь в изумлении разевает рот и пытается заставить ее умолкнуть.
— Парни, не обращайте на нее внимания!
— Но это чистая правда, — настаивает она, и в глазах ее светится честность.
— Вот видите? — ликуют репортеры.
— Всем очистить помещение! — кричит следователь. — С меня довольно!
А между тем дело закрыто. По крайней мере, так со смехом утверждают журналисты. Сверкают вспышки, моя жена при этом мило жмурит глаза. Следователь видит, как слава раскрытия преступления уплывает от него. Сделав над собой усилие, он успокаивается.
— Послушайте, парни, послушайте… Насчет этих моих фотографий для газет, сейчас…
— Какие фотографии? Ха. Точка. Восклицательный знак. Ха!
— Убирайтесь отсюда, все до единого! — Детектив с силой крошит сигару в пепельнице. Пепел и табак летят на меня. Никто их не стряхивает.
Коронер усмехается, а под окнами, затаив дыхание, стоит толпа любопытствующих. Такое впечатление, что в любую секунду могут грянуть аплодисменты.
Все кончено. Раздраженный детектив трясет головой.
— Довольно, миссис Джеймсон. Если журналистам нужна дополнительная информация, прошу пройти в участок.
В комнате движение тел; они шаркают по ковру, толпятся в дверях. «Надо же, вот это будет статья! А девочка — будь здоров, какие фотографии!»
— Алиса, быстрее, посмотри в окно. Они его сейчас унесут!
Кто-то закрывает мне лицо тряпкой.
— Черт, опоздали, теперь ничего уже не видно!
Репортеры выходят из комнаты; в небрежных жизнерадостных руках они уносят мои снимки, один даже цветной. Все торопятся, чтобы поспеть сдать материал в номер.
Я доволен. Я умер еще до полуночи, поэтому наверняка попаду в утренние газеты. Очень предусмотрительно с моей стороны.
Следователь делает гримасу. Жена встает и выходит из комнаты. Один полицейский кивает другому:
— Ты как насчет пирожков с лимонадом в «Белом бревне»?
А я не могу даже облизнуть губы.
Детектив утомленно морщит лоб. Он ничего не говорит, он думает. Судя по лицу, он подкаблучник. Ему не хочется сейчас идти домой, к жене; он предпочитает бездельничать, не возвращаться по ночам. Трупы предоставляют ему такую возможность. Я в том числе. Только теперь от меня мало толку. Придется написать обычный отчет и отправиться домой.
Остался один только коронер. Он хлопает меня по плечу:
— Тебя так никто ни о чем и не спросил? И что же, старичок, произошло? Может, тебя убила она или ее дружки, а может, ты покончил с собой из-за нее? А? Влюбленный дурак — дважды дурак.
Ну а я молчу.
Уже поздно. Коронер уходит. Возможно, у него тоже есть жена. Может быть, ему нравятся трупы, потому что они не пререкаются, как некоторые другие.
Теперь я совсем один.
Через несколько минут сюда явятся санитары в белом, жующие резинку. Они без любопытства посмотрят на меня, положат на носилки и медленно, не спеша, отвезут на труповозке в центр города.
А через неделю некий человек, озабоченный своими подоходными налогами, повернет ручку, и меня охватят языки пламени. И я вылечу в трубу крематория множеством крохотных серых пылинок.
18 
