Эскиль, получивший обратно свои дорожные сбережения, благодаря вмешательству поверенного короля, тут же брякнул, что привык останавливаться в лучших гостиницах. Глаза Терье на миг расширились, в уголках рта появилась удовлетворенная улыбка.
— Лучше всего, если я смогу пожить в этом доме, — поспешил добавить Эскиль.
Терье явно был не в восторге от этого.
— Здесь по ночам плачет ребенок, — сказал он. — Это так надоедает. Я могу предложить тебе комнату и получше, юноша.
В доме Йолина? Прямо сейчас? Собственно, Эскиль не был еще готов к этому, он чувствовал себя разбитым усталостью и голодом.
— В данный момент мне нужно просто поспать, — с неуверенной улыбкой произнес он. — И детский плач мне вовсе не помешает. А если к тому же я смогу перекусить здесь, это будет просто великолепно, поскольку я уже не помню, когда ел в последний раз. Я плыл на весельной лодке почти весь день.
Он показал мозоли на ладонях. Терье озабоченно покачал головой, видя такое легкомыслие.
— Ладно, если ты удовольствуешься жалкой каморкой, ты можешь переночевать здесь. А утром мы поищем для тебя что-нибудь получше. Еду ты тоже получишь, а руками твоими мы займемся!
— Спасибо.
Вскоре Эскиль улегся в постель в столь же опрятной, что и кухня, комнатушке. Он был сыт и доволен, ладони его были перевязаны — и он моментально заснул.
Посреди ночи он проснулся от долгого жалобного крика, выражавшего невыносимые страдания.
Сев на постели, он прислушался.
И он различил еле слышный, утешающий женский голос. Это кричал ребенок, и Эскиль содрогнулся от жалости, почувствовав, как к горлу подступает комок. Как мог ребенок переносить такие страдания? Безутешные крики боли находили отклик в нем самом, словно это страдал он, и на глазах у него появились слезы сострадания.
Судя по всему, это был уже не грудной ребенок, голос у него был почти как у подростка. Женщина бормотала ласковые слова, пытаясь утешить его, но в голосе ее слышались отчаяние и безнадежность.
Открылась какая-то дверь, крики стали слышны громче. И тут послышался сердитый мужской голос:
— Ты, что, не можешь заткнуть глотку этому чертову мальчишке? У нас в доме гость!
Женщина что-то тихо и смиренно ответила.
— Тысячу раз я уже говорил тебе, чтобы ты дала ему дозу — и он затихнет навек! — произнес грубый мужской голос. — К чему ему все эти мучения, ведь все равно он не выздоровеет!
Женщина испуганно зашикала на него.
— Он может услышать тебя, Терье!
— Ну и что? Уж не думаешь ли ты, что он когда-нибудь выздоровеет? Дверь снова захлопнулась.
Эскиль долго лежал без сна, прислушиваясь к жалобному крику ребенка, который становился все тише и тише, пока, наконец, не прекратился.
Господи, что же это такое? Бедный, бедный ребенок! И бедные родители! У Эскиля появилось естественное желание чем-то помочь им. В подобных случаях каждый думает, что именно он может чем-то помочь. Хотя дело совершенно безнадежно.
Когда в маленькое окошко стал пробиваться утренний свет, Эскиль встал и вышел.
Было очень рано, траву во дворе покрыла роса. Он видел перед собой лишь малую часть двора, загроможденного сараями. Как бы там ни было, а Терье Йолинсон знал толк в хозяйстве. Все дышало если не благополучием, то, во всяком случае, усердием и деловитостью.
В соседнем дворе прокричал петух. Эскиль вошел в дом и снова лег.
Когда он проснулся, в доме уже вовсю шла работа. Он умылся, причесался, оделся.
Спустившись на кухню, он увидел там Терье. Он сидел за столом и подбирал с тарелки жир кусочком хлеба.
Эскиль пожелал ему доброго утра, и тот пригласил его сесть за стол. Стол был накрыт на три персоны. Поскольку одна из тарелок была уже использована, Эскиль придвинул к себе третью.
— Твоя жена уже позавтракала? — вежливо спросил он.
— Она не жена мне. Это моя невестка. Она пошла кормить ребенка.
— Вдова? — спросил Эскиль.
— Да. Моего брата. Я позволяю ей жить здесь, поскольку ей просто некуда податься. К тому же неплохо иметь в доме экономку. Ты хорошо спал?
— Как убитый, — соврал Эскиль. — Всю ночь.
Терье удовлетворенно кивнул.
В кухню вошла молодая женщина и вежливо поздоровалась. Лицом она была похожа на многих других обитателей Эльдафьорда, но глаза ее, в противоположность глазам Терье, излучали тепло, затуманенный скорбью юмор и волю к жизни — это делало ее очень симпатичной.