Особенно,... 
69 
Переведя дух после столь непривычно длинной для себя речи, Малавуан вздохнул, взял бутылку рома, которая всегда была у него под рукой, и хорошенько хлебнул.
Жиль подождал, пока он утолит жажду, а потом сказал:
— Капитан, для человека, который так уважает общественное мнение, вы действуете порой весьма неожиданно, даже для тех, кто вас хорошо знает. Ответьте мне, к примеру, откуда у вас черный пиратский флаг, так внезапно оказавшийся на нашей мачте? Кстати, не пора ли его спустить?
И правда, они совсем забыли про полотнище с черепом и костями, которое вызывающе развевалось на фоне синего неба.
Малавуан захохотал и приказал матросу забраться наверх и снять необычное украшение.
— Я вытащил его из сундука, — объяснил он. — Всегда беру его в плавание; вы даже представить себе не можете, как он мне помогает.
Взять хотя бы сегодняшний случай: ваш выпад против союзнического судна мог поставить Версаль и министра морского флота в затруднительное положение. Этот дон-Как-Его-Там обратится с жалобой к властям, и они распорядились бы отыскать дерзкого француза. А вот связываться с простым пиратом в этих краях, где морской разбой — привычное дело, никто не станет. Этим тут никого не удивишь…
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ЛЕКАРЬ
Пятнадцатого июля 1787 года в девять часов утра матросы «Кречета» увидали по левому борту узкий мыс — на горизонте показался остров Санто-Доминго. В тот момент они находились приблизительно в сорока милях от него, но подходы к бывшей Испаньоле преграждала цепь островков и выступающих или спрятанных под водой рифов — добраться до цели оказалось непросто, лишь через день, к заходу солнца, крылатая фигура на носу парусника пересекла невидимый вход в пролив Кап-Франсе, и капитан Малавуан приказал выстрелить из пушки, вызывая лоцмана. Впрочем, тот так и не появился.
— Небось другое корыто тащит! — проворчал Малавуан. — Да и вообще, тут не больно-то торопятся. Видно, придется ждать до завтра. Прогуляемся-ка мы на берег…
— А без лоцмана вы не пристанете? — спросил Турнемин, которому не нравилась такая задержка — он торопился найти настоящего врача для черного гиганта.
Несмотря на неустанные заботы Понго, буквально не отходившего от больного, нога Моисея, как теперь все называли пленника, не заживала.
Видимо, в тканях застряло какое-то чужеродное тело, осколок кости или еще Бог знает что, потому что, хотя рана вроде бы и затянулась, нога распухла и приобрела зловещий синеватый оттенок. Температура у больного продолжала подниматься, он, несомненно, сильно страдал, несмотря на успокоительные средства, которыми его щедро потчевал Понго. Жиль уже стал бояться, как бы не пришлось прибегнуть к ампутации прямо на корабле.
Капитан не слишком почтительно пожал плечами.
— Конечно нет, что вы! В тропиках ночь накрывает вас, как одеяло. Десяти минут не пройдет, как вокруг будет черно, но я и при свете не стал бы рисковать, хоть и бывал здесь не раз.
Как нужно знать фарватер, чтобы не напороться на подводную скалу, увернуться от рога Большого Барана и не сесть на рифы — они здесь к самой килен-банке подходят! Особенно страшен один — Обманщик. Вот уж кто оправдал свое имя; море должно совсем взбеситься, чтобы он оголился. Теперь смотрите сами: если вам так не терпится вспороть брюхо своему судну о скалу, пожалуйста…
Этой ночью Жиль не ложился. Он не мог оставаться в тесной каюте, все смотрел и смотрел на неведомые земли, куда через несколько часов он ступит с верой, отвагой и горячим желанием полюбить их. Разве заснешь, когда за порогом Новый Мир, особенно если ты бретонец и в тебе живут мечты целых поколений искателей приключений?
Его охватили те же чувства, которые он испытывал подростком шестнадцати лет, вцепившись в релинги «Герцога Бургундского» и глядя, как выплывают из тумана очертания берегов Америки, где народ сражался за право жить по собственным законам. Тогда он казался себе Жаком Картье в устье реки Святого Лаврентия. Этой же ночью он чувствовал себя отчасти Христофором Колумбом, когда тот в 1492 году, после долгих дней плавания, добрался наконец до большого гористого острова, принятого им за Индию, который индейцы араваки, первые его обитатели, называли «Аити», что значит Высокая и Дикая Земля .
Однако служивший Изабелле Католической генуэзец нес с собой не цивилизацию, как он сам считал, а самое разнузданное варварство. Благодеяния его обернулись для доверчивых жителей острова рабством, изнурительным трудом по добыче золота, к которому так рвались бледнолицые, депортацией и, наконец, почти полным истреблением племени.
69 
