Особенно,... 
162 
Одежда была другая, не староземская вовсе, и на появление на публике явно не рассчитанная, в силу своей прозрачности и излишней эластичности. Зато физиономия — та же: помятая, небритая, с алыми отпечатками губной помады. На ногах Пресветлый держался нетвердо, и пахло от него не амброзией с нектаром — или чем там питаются добрые боги? — а разило перегаром.
На колдуна, на поклонников своих и прочих смертных, столпившихся вокруг пентаграммы, он не обратил ни малейшего внимания, будто и нет никого, пустое место, зато Хельги выделил сразу:
— А-а-а! Уби-ийца! Скока зим, ск… скока лет?! Рад, душевно рад вс-стрече! Пшли, выпьем, друг! Я угощаю! — Он сделал знакомый уже широкий приглашающий жест.
— Не пойду, — отказался демон сердито. Он надеялся, что современный Кальдориан окажется более трезвым, чем средневековый, и с ним можно будет столковаться. Увы, надежды не оправдались. Но он решил не отступать, хотя бы ради Годрика со Спуном. Пусть посмотрят, что подставляет из себя их бог, им будет полезно. — Скажи, — потребовал он, — какого демона ты так изуродовал Эскерольд?! Был такой хороший город, а теперь что?
— А что? — уточнил Кальдориан с неподдельным интересом. — Я там давне-енько… ик… не бывал! Разве в храм когда загляну, пожр-рать… у жр-рецов! Жр-рецы кормят! И наливают, к слову. Веришь, мне там такой хр… храм отгрохали! Ну я скажу-у! Вот у тебя есть свой храм? То-то же! Нету! Ик… хоть ты и уби-ийца, каких св-вет не видывал! А у меня — есть, хоть я и не того… не больно того… А уважением, вишь, п-пользуюсь! В натуре… в народе… тьфу! Вот ты меня уважаешь, а? — Он ткнул пальцем наугад, ни в кого не целясь, но так уж совпало, что указал на Спуна.
Надо было видеть лицо несчастного в этот момент! Побелев как мел, юноша рухнул в придорожную пыль. Он был в глубоком обмороке. Кальдориан произведенным эффектом остался доволен.
— Видал-миндал! Уважает! А как же? Как мене… меня не уважать, к-да у меня свой храм есть? Он такой здор-ровый… мыр… мрыы… мраморный… А в нем жратвы-ы! — Он развел руками, потерял равновесие и съехал наземь по невидимой стене ловушки, однако, молоть языком не прекратил: — И девки! Девки т… того, непорочные! Ик… слышь, убийца! Не хошь пить — пшли к девкам! Пр… рг… лашаю!
— Да сгинь ты уже! — Балдур с досадой щелкнул пальцами. — Изыди, откуда явился! — Ему надоело слушать пьяную болтовню.
Контуры Кальдориана медленно таяли в тусклом мерцании астрала, а из пентаграммы все еще неслись его вопли:
— Зр… ря ты так! Зря-а! X… рошие девки-и-и!..
— Да-а! — серьезно, без обычной своей иронии посетовала Энка, глядя ему вослед. — Совсем опустился мужик. А ведь неплохим магом был когда-то… Жаль.
«Sic transit gloria mundi», [13]— печально молвил эльф на красивом мертвом языке латен.
Годрик не мог поверить увиденному. «Это неправда, — говорил он себе. — Это морок, обман, иллюзия, черное колдовство, что угодно, только не правда! Не Кальдориан. Пресветлый Кальдориан не такой! Он добрый, мудрый, строгий и справедливый. Он наше все, он смысл наш и суть наша. Он ради нас, и мы во имя него…»
— Вот баран безмозглый! — злился Хельги, наблюдая душевные терзания юного фанатика веры. — Как можно доверять чужим словам больше, чем собственным глазам? Какого демона нам тебя обманывать, скажи на милость?
— Во… искушение! — всхлипнул юноша.
— Да кому ты нужен, искушать тебя?! Чего ради?!
— Хельги, оставь его в покое! — потребовал Аолен. Кальдорианцам он не симпатизировал ни в целом, ни в частности, но благородная эльфийская натура не позволяла ему мириться с жестокостью, пусть даже невольной. — Ему нужно время, чтобы осознать и смириться. Переживать крушение идеалов всегда очень больно. Они вырабатываются годами и не могут перемениться в одно мгновение. Тебе вообще не следовало действовать так грубо, без подготовки. Несчастным всю жизнь вдалбливали в голову…
Хельги защитную речь эльфа дослушивать не стал. Он был сторонником радикальных мер, решительных действий и не любил излишнего психологизма.
— Знаешь, что я тебе скажу. Всех нас в детстве учат разным глупостям. Типа земля плоская и лежит на черепахе, дети заводятся в овощах либо посредством аиста, смысл жизни состоит в том, чтобы погибнуть на поле боя, и тому подобный вздор. И никто еще не помер, открыв для себя истину. Лучше знать правду, чем жить иллюзиями. Особенно если иллюзии эти социально опасны. Ты вспомни, во что превратился Эскерольд! А Годрик у себя на родине, между прочим, не последняя персона! Он наследник престола, и если раскрыть ему глаза, возможно, когда-нибудь он сумеет вернуть королевство к нормальной жизни.
162 
