Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
36 
Анна-Мария пробежала глазами ровные красивые строчки с завитушками Нильссона. Все верно, там стояло именно то, о чем он говорил. Она села на стул и подписала.
— И еще копию, — произнес Нильссон. — Ту, которая пойдет в компанию.
Она подняла краешек листа и увидела под ним нижние строчки другого. Он выглядел так же. Нильссон тяжело облокотился на стол, его жирная херувимская рука лежала на документах.
Кто-то вошел в дверь и прошел мимо, дальше в помещение конторы.
— Никогда не подписывайте то, чего не прочитали, — раздался сухой голос Коля.
Нильссон выхватил оба листа и прошипел:
— Тебя это не касается, ты, черномазый! И тебе нечего здесь делать, иди и торчи себе в своей шахте, и не бегай сюда, ишь — повадился в последнее время!
— Но я не успела подписать, — сказала Анна-Мария. Глаза Коля глубоко заглянули в ее глаза — предостерегая, настойчиво.
— И не делайте этого! Во всяком случае — пока не прочтете!
— Мы можем сделать это в другой день, — сказал Нильссон и поспешно запер документы. Лицо его было бледным от пота, и хотя он усиленно улыбался, между бровями у него была сердитая морщинка. — А что тебе сейчас понадобилось, Коль?
— Я должен просить больше подпорок для шахты. Северный забой ненадежен. Да и не может быть. Не можем ли мы прекратить работы там? Все равно там нет ничего стоящего.
— Директор очень верит именно в него, — сказал Нильссон упрямо.
— Ну да, потому что в других ничего нет, — ответил Коль с непонятным выражением лица. Он не смотрел на Анну-Марию, но все равно как бы включал ее в разговор.
— Мы не можем позволить себе такие глупости, — пожаловался Нильссон.
— Это не глупости, речь идет о жизни двадцати человек!
— Да, да, мы об этом уже говорили. Будет так, как хочет хозяин.
А сейчас Коль разозлился, Анна-Мария поняла это. И она, кажется, начинала получать представление о том, почему его называли опасным.
— Так я получу подпорки?
— Ты и так получил уже слишком много.
— Но недостаточно.
Нильссон вздохнул.
— Да, но я буду делать то, что велел директор. Коль вылетел из комнаты. Лицо его было искажено гневом.
— Но ведь он прав, — сказала Анна-Мария. Нильссон был раздражен и уже не взвешивал слова.
— Понятно, ведь вы с ним заодно. И как-то вечером приятно провели время в его доме. Совсем одни…
— Что? — задохнулась она.
— Но я нем, как могила. И сейчас просто не могу бросать деньги на ветер. На Рождество и вообще… А Вы, маленькая барышня, вы ведь так хорошо здесь обеспечены. И позволить себе такое экстравагантное поведение в этим хамом…
— Кто сказал это о Коле и обо мне? — спросила она. Сердце ее бешено колотилось, ее переполняла целая гамма чувств. Возмущение, обида, разочарование — и что-то иное, что лучше было подавить.
— Я-то эту сплетню дальше не понесу. Но эта информация у меня из высших кругов, так что отрицать что-либо бесполезно!
Анна-Мария с облегчением расхохоталась:
— Да, но тогда в этом нет ничего странного! Если эта новость у вас из усадьбы, то я сама рассказала об этом Адриану и его семье. Да и что мне было скрывать? Что Коль помог мне?
Круглое лицо Нильссона, казалось, вытянулось в длину от разочарования.
— Но фрекен Керстин сказала…
— Что сказала фрекен Керстин? — резко спросила Анна-Мария.
— Что поделом фрекен Лисен, что Анне-Марии повезло больше, чем ей в тот раз, когда она попыталась… и Коль ее выгнал. Фрекен Лисен была в доме две минуты, а потом Коль вышел с нею, ведя ее за плечо, а потом вошел снова в дом и захлопнул за собой дверь. Но фрекен Лисен всегда питала склонность к Колю…
Анна Мария безуспешно пыталась остановить этот словесный поток.
— Я не хочу ничего слышать! — прокричала она. — Не хочу слушать отвратительной сплетни!
Опьяненный своей болтовней, Нильссон продолжал с увлечением говорить. Он схватил ее за запястье. Улыбка на его лице резко контрастировала с угрожающими, продуманными словами.
— Погодите, маленькая непочтительная фрекен, а что будет, если я поговорю с директором об… обстоятельствах, фрекен? После вечерка, проведенного с нашим лицемером-мастером?
— Вы что, с ума сошли? — спросила пунцовая Анна-Мария. — Ведь это неправда?
36 
