18 
Жиль и Жан-Пьер в нерешительности переглянулись. Во взгляде Жан-Пьера явственно читалось нетерпение, настолько очевидное, что Жиль почувствовал, какой жертвой будет для его товарища ожидание. Он тоже улыбнулся.
– Верно! Уезжай первым, Жан-Пьер! Как бы то ни было, я присоединюсь к тебе, так что глупо будет терять время вдвоем.
– Правда? Ты на меня не обидишься?
– Совсем нет! Мы ведь находимся в разном положении. Поезжай спокойно!
– Спасибо! – поблагодарил его Жан-Пьер и обратился к человеку из Нанта:
– Тогда, сударь, скажите мне, что же я должен буду сделать?
В ответ нантец отрицательно покачал головой.
– Я расскажу тебе все, но позже, – ответил он Жан-Пьеру. – При таких обстоятельствах нужно, чтобы твой дружок ушел отсюда, поскольку никогда не знаешь, что может произойти, а неосторожное слово назад не воротишь! Не обижайся, приятель, это простая предосторожность, не больше! Когда ты решишь, что готов, вернешься сюда, найдешь меня, и я скажу, что тебе нужно делать…
Согласен?
– Согласен! – ответил Жиль. – Я ухожу! Доброй тебе ночи, Жан-Пьер! Увидимся завтра, и да хранит тебя Бог!
– Господь храни и тебя. Жиль! До завтра!
Оставив своего товарища сидящим за столом человека из Нанта, Жиль вышел из «Красного горностая», не обернувшись и испытывая странное чувство облегчения. После тяжких запахов таверны холодный уличный воздух показался ему восхитительным. Он с наслаждением вдохнул морской ветер, в котором еще чувствовались запахи водорослей и рыбы. Было прохладно, и он побежал через порт, чтобы скорей добраться до улицы Сен-Гвенаэль.
Когда он уже был подле ворот Сен-Венсан, он услышал за собой звуки шагов. Женский голос, задыхающийся и прерывистый, позвал его:
– Остановитесь, пожалуйста! Вы бежите слишком быстро для меня!
Жиль остановил свой бег, оглянулся и в желтоватом свете, скудно лившемся из соседнего окна, увидал развевающуюся на ветру красную юбку и белые углы чепца, обычного для женщин Ванна.
Он удивился, узнав в женщине молоденькую служанку, которую нантец называл Манон. Закутанная в черную шаль, она легко бежала по большим круглым камням мостовой.
– Это вы меня? – спросил он, когда девушка догнала его.
– Да!.. Мне нужно поговорить с вами… но у меня мало времени. Я сказала, что иду в лавку… за маслом для лампы! Скорее! Идите сюда…
Жиль почувствовал на своей руке прикосновение маленькой холодной ручки, шершавой и неожиданно сильной, увлекшей его в самую темную из арок, где святой Венсан Феррье в облачении епископа без устали благословлял порт.
– Что же вы хотите сказать мне такого срочного? – спросил заинтересованный Жиль.
Манон глубоко вздохнула несколько раз, чтобы перевести дух. Она стояла так близко к нему, что Жиль мог чувствовать сквозь ее шаль учащенное биение сердца. Несмотря на то что девушка быстро бежала, она принесла с собой пропитавшие ее одежду запахи таверны – смесь табака и алкоголя. Она не отпускала его руки, наоборот, сжимала все сильнее.
– Не уезжайте с нантцем! – лихорадочно прошептала она. – Я слышала все, что он вам наговорил! Он плохой человек, бандит… и он вовсе не служит тому арматору из Нанта.
– А кому же?
– По правде сказать, не знаю. Я думаю, что он сообщник одного испанского контрабандиста, чей корабль иногда, говорят, заходит в залив Морбиан. Чего только не услышишь в «Красном горностае»!.. Только лучше сразу это позабыть.
– Ну, а что же нантец?..
– Он продался дьяволу! Слушайте, два года тому назад он уже приезжал в наш город, тогда исчезли трое юношей. Говорили, что они отплыли в Лорьян, чтобы отправиться оттуда в Вест-Индию… но один моряк из Оре был в плену в Алжире, откуда его выкупили монахи из Братства Милосердия, и он рассказал мне, когда напился, что видел одного из тех… там, в Алжире, он был рабом чернокожего богача. А про Лорьян он говорил, что они и вправду отплыли из Лорьяна ночью на корабле того испанца и испанец продал их берберам. Вот что вас ждет, если вы уедете с ним!
Я умоляю вас – не ходите к нему…
Слова девушки слишком хорошо соответствовали чувству недоверия, которое внушил Жилю человек из Нанта с первого же взгляда, чтобы юноша усомнился хоть на мгновение. Притом в ее голосе была искренность и убедительная страстность.
Однако кое-чего он еще не понимал и не удержался от расспросов:
– Давно ли нантец здесь?
– Два месяца, может быть, три… может быть, дольше… я не знаю.
18 
