19 
Но я, естественно, не послушал его. Тысяча за тысячей я ставил на карту своё состояние, но вскоре проиграл все подчистую. Теперь, чтобы выплатить долг, мне пришлось бы продать свое имение и оставить без крова свою мать и сестёр. Такой перепад от выигрыша к проигрышу совсем лишил меня выдержки.
— Еще! Еще! — воскликнул я, горя желанием отыграться.
— Я не стану больше играть с вами. У вас больше ничего нет. Прежде расплатитесь за то, что вы уже проиграли, — сказал Фесандопулос и попытался встать из-за стола. Но я схватил его за плечо и насильно усадил на стул.
— Я хочу отыграться! Слышите, отыграться! Я готов поставить на кон всё, что угодно! — крикнул я.
После этих моих слов Фесандопулос поднял на меня взгляд, и его бесцветные глаза снова вспыхнули.
— Вот как, сударь? Готовы поставить, что угодно? — спросил он. — Если так, я принимаю вашу ставку. Но погодите минуту! Семен, подай сюда пистолет!
Слуга подал ему пистолет. Фесандопулос зарядил его и положил на стол.
— Я предлагаю вам следующую игру, — сказал он. — Я ставлю все эти деньги и перстень, вы же ставите свою жизнь. Если вы проигрываете, вы здесь же, не вставая из-за стола, пускаете себе пулю в висок. Идёт?
— Идёт! — ответил я в горячности. — Идёт!
Я сам распечатал новую колоду и стал метать банк. Но и эта предосторожность не помогла. Первая же моя карта была бита.
— Вы проиграли, молодой человек, — с сожалением сказал Фесандопулос.
Я взял пистолет, взвел курок и медленно поднес холодное дуло к виску. Мне хотелось жить, но я не собирался нарушать слово. Я твердо посмотрел Фесандополосу в глаза и положил палец на курок. Но неожиданно старик остановил меня.
— Погодите! Я верю, что вы сможете это сделать, — сказал он. — Но я не хочу быть несправедливым. Я предлагаю вам еще одну ставку. Только на этот раз ставкой уже будет не ваша жизнь, вы ее уже проиграли, а ваша душа.
— Моя душа? — не опуская пистолета, я дико посмотрел на него.
Признаюсь, что сам факт существования души порой вызывал у меня сомнение, но в тот момент… в тот момент я готов был поверить во что угодно. Тем более что глаза старика буквально впились в меня, пылая как угли.
— Вы это серьезно?
— Серьезней чем когда-либо, — ответил он.
— Вы что черт? — спросил я, испытав внезапное озарение.
— Нет, я не черт. Не черт, — засмеялся он.
— И зачем же вам моя душа? — спросил я.
— А вот это уже не ваше дело, юноша, — ответил он. — Поверьте, для меня она лишь ставка на кону. Я же не спрашиваю, как потратите выигранные у меня ассигнации. Как мои деньги в случае выигрыша станут полной вашей собственностью, так и ваша душа, если повезет мне, станет моей. Ну так как, согласны или нет?
И Фесандопулос протянул мне через стол колоду. Теперь я и сам не знаю, что заставило меня поддаться искушению. Возможно, я не до конца верил в бессмертие, а, возможно, я был захвачен лихорадкой игры.
— Идет! — сказал я.
Мы снова метнули банк. Мне выпала восьмерка, ему дама, и… я проиграл свою бессмертную душу. С трудом, как уже очень старый человек, Фесандопулос встал со своего стула и сделал знак лакею убрать деньги. Затем он взял пистолет и, разрядив, тоже убрал его.
— Прощайте, молодой человек, мне пора, — сказал он.
— Постойте, а как же?.. — ошарашенно спросил я.
— Ах да, мой выигрыш… Я приду за ним и возьму его, когда мне будет нужно, а пока пускай он побудет у вас.
С этими словами Фесандопулос покинул дом князя R., а на другой день я узнал, что он выехал из Москвы в неизвестном направлении.
Прошло несколько лет. Все шло своим чередом — парады, сраженья, пирушки, мимолетные романы с уездными барышнями. Я почти забыл о Фесандопулосе и о нашей игре. Мало ли на свете безумных стариков?
А затем произошло то главное, ради чего я и начал свой рассказ. На летнее время государь приехал из Петербурга в Москву. За ним, разумеется, последовал весь двор — и в первопрестольной закипели балы, званые обеды и фейерверки. Наш полк, бывший на хорошем счету у государя, тоже был переведен в Москву, и мы, офицеры полка, что ни день были приглашаемы на балы, обеды и празднества.
На одном из балов в Московском дворянском собрании — как сейчас помню, это было 15 июня — я встретил ее и мгновенно потерял голову. Ах что это был за бал! Его оркестр до сих пор гремит у меня в ушах! В перерыве между танцами она стояла между колоннами и нетерпеливо обмахивалась веером. Рядом с ней, громко говоря по-французски и перебивая друг друга, толпились какие-то молодые люди, штатские и военные. Признаться, я даже не запомнил их — с этого момента и до самой моей смерти я видел лишь ее одну. Боже, как она была прекрасна! Намного прекраснее, чем бриллиантовые серьги у нее в ушах, прекраснее, чем любая женщина в мире. Она заметила, как я смотрю на нее, и улыбнулась. Ее улыбка… если бы вы только знали, что это была за улыбка!
19 
