– Господи, да нет же! – воскликнул высокий. – Мы просто помчимся вперед, распустим по ветру наше чутье, словно кончики шарфа, и посмотрим, что из этого получится. А когда мы раскроем тайну и найдем то, ради чего приехали, вы тотчас же узнаете об этом – ахи и охи, возгласы благоговения и восторга нашей маленькой туристской группы непременно донесутся до ваших ушей.
– Это надо же! – выдавил носильщик, затаив дыхание.
– Ну что же, друзья, распишемся?
Предводитель братцев потянулся за скрипучим гостиничным пером, но, увидев, что оно засорено, жестом фокусника вымахнул откуда-то собственную – сплошь из чистейшего золота, в 14 карат, – ручку, посредством которой замысловато, однако весьма красиво вывел светло-вишневой каллиграфической вязью: ДЭВИД, затем СНЕЛЛ, затем черточку и наконец ОРКНИ. Чуть ниже он добавил: «с друзьями».
Управляющий зачарованно следил за ручкой, затем снова вспомнил о своей роли в текущих событиях.
– Но, сэр, я не сказал вам, есть ли у нас место…
– О, конечно же, вы найдете. Для шестерых несчастных путников, которые крайне нуждаются в отдыхе после чрезмерного дружелюбия стюардесс… Одна комната – вот все, что нам нужно!
– Одна? – ужаснулся управляющий.
– В тесноте да не в обиде – так, братцы? – спросил старший, не глядя на своих друзей.
Конечно, никто не был в обиде.
– Ну что ж, – сказал управляющий, неловко возя руками по стойке. – У нас как раз есть два смежных…
– Перфетто!4 – вскричал Дэвид Снелл-Оркни.
Регистрация закончилась, и теперь обе стороны – управляющий за стойкой и гости издалека – уставились друг на друга в глубоком молчании. Наконец управляющий выпалил:
– Носильщик! Быстро! Возьмите у джентльменов багаж…
Только теперь носильщик опомнился и перевел взгляд на пол. Багажа не было.
– Нет-нет, не ищите, – Дэвид Снелл-Оркни беззаботно помахал в воздухе ручкой. – Мы путешествуем налегке. Мы здесь только на сутки, может быть, даже часов на двенадцать, а смена белья рассована по карманам пальто. Скоро назад. Сицилия, теплые сумерки… Если вы хотите, чтобы я заплатил вперед…
– В этом нет необходимости, – сказал администратор, вручая ключи носильщику. – Пожалуйста, сорок шестой и сорок седьмой.
– Понял, – сказал носильщик.
И словно колли, что беззвучно покусывает бабки мохнатым, блеющим, бестолково улыбающимся овцам, он направил очаровательную компанию к лифту, который как раз вовремя принесся сверху.
К стойке подошла жена управляющего и встала за спиной мужа, во взгляде – сталь.
– Ты спятил? – зашептала она в бешенстве. – Зачем? Ну зачем?
– Всю свою жизнь, – сказал управляющий, обращаясь скорее к себе самому, – я мечтал увидеть не одного коммуниста, но десять и рядом, не двух нигерийцев, но двадцать – во плоти, не трех американских ковбоев, но целую банду, только что из седел. А когда своими ногами является букет из шести оранжерейных роз, я не могу удержаться, чтобы не поставить его в вазу. Дублинская зима долгая, Мэг, и это, может быть, единственный разгоревшийся уголек за весь год. Готовься, будет дивная встряска.
– Дурак, – сказала она.
И на их глазах лифт, поднимая тяжесть едва ли большую, чем пух одуванчиков, упорхнул в шахте вверх, прочь…
Серия совпадений, которые неверной походкой, то и дело сбиваясь в сторону, двигались все вместе к чуду, развернулась в самый полдень.
Как известно, отель «Ройял Иберниен» лежит как раз посредине между Тринити-колледж, да простят мне это упоминание, и парком Стивенс-Грин, более заслуживающим упоминания, а позади за углом лежит Графтен-стрит, где вы можете купить серебро, стекло, да и белье, или красный камзол, сапожки и шапку, чтобы выехать на псовую охоту. Но лучше всего нырнуть в кабачок Хибера Финна и принять приличную порцию выпивки и болтовни: час выпивки на два болтовни – лучшая из пропорций.
Как известно ребята, которых чаще всего встретишь у Финна, – это Нолан (вы знаете Нолана), Тимулти (кто может забыть Тимулти?), Майк Ма-Гвайр (конечно же, друг всем и каждому), затем Ханаан, Флаэрти, Килпатрик, а при случае, когда Господь Бог малость неряшлив в своих делах и на ум отцу Лайему Лири приходит страдалец Иов, является патер собственной персоной – вышагивает, словно само Правосудие, и вплывает, будто само Милосердие.
Стало быть, это и есть наша компания, на часах – минута в минуту полдень, и кому же теперь выйти из парадных дверей отеля «Ройял Иберниен», как не Снеллу-Оркни с его канареечной пятеркой?