Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
111 
Однако вечером, к удивлению Мари, надзиратель принес ей тарелку с фасолью, немного вина и настоящее одеяло. Уходя, надзиратель сказал:
– Судя по всему, у тебя есть хорошие друзья, гражданка. Не удивлюсь, если они смогут вытащить тебя отсюда. Надеюсь, они знают, кому и сколько заплатить...
В ту минуту, когда Лаура еще только входила в Лувр, чтобы увидеться с Давидом, Мари уже перевели из подвала в камеру на первом этаже. Там, правда, было ненамного суше и ненамного уютнее, но все-таки в камеру попадал свет через окно, забранное мощной решеткой. Каждая узница могла рассчитывать на то, что в ее распоряжении будут матрас, одеяло, в зависимости от количества денег, стол, стул и разные необходимые предметы. Большая разница состояла также в том, что каждое утро тюремщик открывал камеры, и узницы могли выходить во двор или собираться в неприглядном зале, где никто никогда не убирал.
Не успела Мари как следует «устроиться» на новом месте, как ее окружила толпа женщин разного возраста. Большинство из них были актрисами из «Театра Нации» – бывшей «Комеди Франсез» и Мари сразу же узнали.
– Да это же Гранмезон! – воскликнула красивая белокурая женщина, знаменитая трагическая актриса Рокур. – Как вы здесь оказались? Париж так давно не видел вас!
– Я жила в деревне, – вздохнула Мари. – Именно там меня и арестовали.
– Но за что?
– Они хотят, чтобы я выдала... одного человека.
– Человека? Господи, какая же я глупая! – Франсуаза Рокур хлопнула себя по лбу. – Барона де Баца, конечно! Того, кто похитил вас у ваших обожателей. Знаменитый повеса! О нем ходят всевозможные легенды. Настоящий рыцарь среди толпы безумцев.
Со стороны Рокур это был серьезный комплимент: все знали, что, несмотря на внушительное количество «полезных» любовников, ее куда больше привлекали хорошенькие женщины. Впрочем, это не мешало ей оставаться женщиной до кончиков ногтей и даже в тюрьме сохранять элегантность туалетов и пребывать все время в отличном настроении.
Франсуаза Рокур познакомила Мари с остальными узницами. Здесь и в самом деле собрался весь цвет «дома Мольера». Мари все приняли по-дружески, даже те, кто не принадлежал к миру театра, как, например, жены Бриссо и Петиона, бывшего мэра Парижа, который теперь коротал дни в тюрьме Люксембургского дворца.
– Не падайте духом, моя дорогая, – сказала Франсуаза. – Здесь вы, по крайней мере, не будете одиноки. Все эти дамы очаровательны. Представьте, когда нас привезли сюда утром 4 сентября, они встретили нас овацией, как в театре! А мы присели в самом изящном реверансе, на который были способны...
Мари заметила женщину, державшуюся в стороне от остальных. Она что-то записывала в тетради, которую держала на коленях, время от времени поднимая голову и глядя в потолок, словно пыталась что-то вспомнить. Ей было за сорок, в белокурых волосах уже поблескивали седые нити, но она оставалась настоящей красавицей.
– Но... ведь это мадам Дюбарри! – выдохнула Мари.
– Да. Ее арестовали совсем недавно, когда она возвращалась из Лондона. Госпожа Дюбарри ездила туда в надежде разыскать драгоценности, украденные из ее дома в Лувесьенне. Она готовит свою защиту на тот случай, если ей придется предстать перед революционным трибуналом.
Мари невесело улыбнулась:
– На случай? Разве это не предрешено заранее?
– Вы правы, но эта дама уверена, что никто не может желать ей зла. Во-первых, она не эмигрировала. Во-вторых, она полагает, что может откупиться. У нее еще осталось немалое состояние. Хотите, я вас представлю? Мы с ней в большой дружбе. Именно ей и королю Людовику XV я обязана моим первым ангажементом... Кроме всего прочего, госпожа Дюбарри просто очаровательная женщина. Она кормит тех из нас, у кого нет денег.
– Я буду рада познакомиться с ней, но только из любопытства. У меня есть средства к существованию.
– В любом случае вы всегда можете рассчитывать на помощь. У нас здесь тоже своего рода коммуна. Это единственный способ противостоять страху перед завтрашним днем, которого мы все ожидаем с ужасом... – Прекрасный голос знаменитой актрисы внезапно дрогнул и сорвался.
Часть III
Жертвоприношение
Глава XI
Шабо и капитолийский холм[1]
– К Давиду?! Вы ходили к Давиду?
В голосе де Баца послышались гневные нотки, не предвещавшие ничего хорошего. Одно только имя художника вызвало в нем бурю негодования, и Лаура посмотрела на него с испугом. Жан впервые так говорил с ней. Но она призвала на помощь все свое мужество:
111 
