59 
Это заняло примерно половину лье. Когда река исчезла, они оказались на пересечении тропинок. Служитель Лазаря вытянул руку к югу и просто сказал:
— Езжайте прямо. Через четверть лье вы окажетесь на дороге, по которой приехали сюда. Да хранит вас Господь!
Не дожидаясь их благодарностей, он втянул ладони в рукава своей рясы и быстро зашагал назад...
***
Через три дня два монаха-кордельера — в серо-бурых рясах с капюшонами, подпоясанные веревочными поясами, держа в руках три узла, — шли по большой дороге Сен-Дени, которая вела через поля к одноименным воротам города, где она становилась одной из главных парижских артерий, пересекая все кварталы правого берега вплоть до Сены. Чтобы дать отдых ногам, обутым в грубые сандалии на ремешках, они уселись на груду камней у начала тропинки, поднимающейся на холм, где возвышалось странное сооружение. Оно представляло собой положенные друг на друга необработанные плиты, огороженные с четырех сторон столбами. Четыре столба возвышались и в центре; они были скреплены поперечными брусами, образующими два этажа и сорок восемь проемов, которые словно бы расчерчивали небо. С каждого бруса свисала железная цепь, и почти на каждой болталось тело повешенного. Некоторых еще можно было узнать, другие были исклеваны воронами до состояния лохмотьев. Это была монфоконская виселица [44], которую только что приказал обновить управитель строений Ангерран де Мариньи. Два стражника с гизардами стояли у ступенек, которые вели на помост из плит, а рядом с ними толпилась небольшая группа из мужчин, женщин и детей — многие в слезах. Наверное, только что состоялась казнь. Другие смотрели издали, задерживаясь около двух монахов. И те слышали разговоры зевак
— Как думаете, сосед, там уже есть тамплиеры? — спрашивал один из зевак, нелепый толстяк в зеленом колпаке и с довольно глупым лицом.
— Да еще слишком рано! Их сначала будут судить! — отвечал второй с важным видом. — И вряд ли мы их увидим здесь. За их преступления — ересь, содомия, святотатство — честной петли недостаточно. Их ждет костер!
— А вы и вправду верите, что они все это совершали? — произнес первый.
— Об этом говорится в эдикте нашего сира Филиппа, который огласили вчера, а король уж точно знает обо всех их грехах...
— Да, верно! Но если хотите знать, сосед, меня это совсем не удивляет! Эти люди, с тех пор как они оставили Святую землю, больше ни на что не годятся, и я осмелюсь сказать, что в их богатых домах творятся самые мерзкие делишки...
Соседи двинулись дальше, а их слушатели последовали за ними. Они миновали монахов-кордельеров, не обратив на них никакого внимания... Эрве д'Ольнэ вздохнул:
— Если весь народ думает так же, кто же защитит Орден?
— А на что ты надеялся? Вызывать зависть опасно: для нашего короля мы теперь люди бесполезные, но владеющие большими деньгами...
— Бесполезные? Наши командерии всегда давали щедрую милостыню, а Великий магистр неустанно проповедовал крестовый поход! Кстати... разве мы не разыгрываем роль нищенствующих братьев?
— Если ты ничего не просишь, то ничего и не получишь, сынок! — сказал Оливье, не удержавшись от смеха. — А эти двое, о которых ты говорил, на нас даже не взглянули...
— Да им до нас и дела не было. Как бы там ни было, я боюсь, что мы никогда не достигнем сходства с нищенствующими монахами. Мне бы хотелось иметь другое облачение...
— Но сир Жан де Вилье нашел для нас только это. И мы должны быть ему благодарны: хотя мы побрились, он сразу угадал в нас тамплиеров.
Владыка Иль-Адана, в самом деле, принял их без возражений, однако не стал скрывать, что после 13 октября к нему уже заезжал королевский вестник с эдиктом, согласно которому любой, кто даст приют тамплиеру, подвергнется серьезным наказаниям, вплоть до конфискации имущества и тюремного заключения. Причем он был братом Жерара де Вилье, настоятеля Франции, и, естественно, должен был возглавлять список подозрительных лиц, но это был человек крепкого характера, вполне способный защищать свой замок на острове против любых попыток, пусть даже и со стороны короля, изгнать его оттуда.
— А моих благородных братьев, — проговорил он, — я, конечно же, буду защищать всегда и никогда не допущу, чтобы с ними расправились в моем собственном замке.
— Но мы ведь не ваши братья? — осторожно спросил Оливье.
59 
