Но следов Ронселена де Фоса ему нигде обнаружить не удалось. И вовсе не потому, что его не искали. По указаниям Оливье, Реми написал миниатюрный портрет негодяя, и не только сам рыцарь, но и Матье спрашивал своих многочисленных знакомых о том, не встречали ли они где-нибудь этого человека. Но не нашлось никого, кто видел бы проклятого тамплиера. И с течением времени Оливье стал сомневаться, действительно ли перед ним мелькнул ненавистный враг или это ему просто почудилось, — он мог стать жертвой случайного сходства или даже галлюцинации...
Несмотря на пытки и пылавшие кое-где костры, процесс тамплиеров затягивался. В начале 1308 года Папа запретил инквизиторам участвовать в следствии, после того как Великий магистр опроверг свои признания перед двумя кардиналами. Король собрал Генеральные штаты в Туре и отправился в Пуатье на встречу с Климентом V. В этот момент Жака де Моле и его братьев отправили из тюрьмы в Пуатье... но они не доехали туда. Словно случайно, Великий магистр в Шиноне заболел и вместе с другими был заключен в замок Тур дю Кудре, громадный донжон которого некогда был возведен по приказу Филиппа Августа. Папа отправил посланцев, чтобы допросить их, но на заключенных оказали давление, и Жак де Моле дал новые признания... Тогда Папа распорядился собрать епископальные и провинциальные соборы для суда над тамплиерами по всей стране, пока не будет созван Всеобщий собор для вынесения приговора над Орденом. Все эти папские комиссии работали в течение двух лет, но привели только к тому, что многие узники решили защищать Орден, отказываясь от прежних показаний. Архиепископ Санса Жан де Мариньи, брат Ангеррана, ставший коадъютором [55]королевства, взял на себя смелость послать их на костер, не считаясь с мнением папской комиссии. Одновременно погибли пятьдесят четыре узника...
Папа все же не желал сдаваться. В течение двух лет он пытался избежать худшей участи. Всеобщий собор собрался в Вене, но король в то же самое время созвал Генеральные штаты и не постеснялся откровенно давить на Климента V. 22 марта 1312 года Орден Храма был упразднен, и его имущество было передано госпитальерам... Что касается узников Шинона, то их вернули в Париж.
У тех, кто работал на стройках, эти новости леденили кровь, но одновременно подпитывали и гнев — поначалу глухой, но со временем становящийся все более откровенным. Хозяин дома в Монтрее мрачнел все больше, и вместе с ним мрачнели Реми с Оливье. Тем более что последний, так и не увидевшись с Эрве, не получил от него никаких вестей. В районе Суассона, где Храм был прочно укоренен и обладал многочисленными владениями, массовые аресты ужаснули население — люди научились помалкивать...
Под вечер в дом Матье приходили люди с суровыми лицами и мозолистыми руками. Как только женщины расходились по своим спальням, устраивались постоянные совещания, на которых не задавалось ни одного лишнего вопроса. Если эти совещания затягивались до поздней ночи, когда закрывались парижские ворота, посетители оставались у Матье — ночевали они либо в общей комнате, либо в амбаре, по погоде. Оливье часто присутствовал на таких заседаниях.
Последнее произошло как раз в канун того дня, когда Бертрада решила навестить родню в Монтрее.
***
— Вот почему, — решительно произнесла старая Матильда, — не может быть и речи о возвращении Од домой...
— Потому что здесь живет тамплиер? Но она же ничего не замечала, когда приходила сюда, а она бывала здесь уже не раз!
— Если я правильно поняла вас, — сказала старая дама усталым голосом, — на сей раз ей придется задержаться надолго. Да и не только в этом дело. Я не могу излагать подробности. В этом доме происходит такое, что может привести бог знает к чему, и я искренно уверена, что в ближайшие недели
Од будет в большей безопасности, находясь при вас и при королеве Маргарите...
За дверью послышались мужские голоса, и на пороге появился Матье. Увидев, что мать не одна, он нахмурился, шепнул что-то сопровождавшим его Реми и Оливье, после чего последний сразу направился в мастерскую. Потом он вошел в комнату вместе с сыном.
— Добрый вечер, сестрица! Каким ветром вас принесло?
И по его суровому тону Бертрада сразу поняла, что ветер этот он не считает добрым.
Как и холодный мартовский ветер, которым подуло из открытой двери.