Последние отзывы

  113  

Горелая башня возвышалась над нами.

— Я уведу охотников.

— Останься.

В башне хватит места для двоих… троих…

Янгар покачал головой.

— Или уедем? — я вцепилась в его руку, в собственную безумную надежду остановить войну. — Просто уедем и…

Куда?

К морю? Или за край его, тот, где раскинулись пески Великой пустыни?

Или дальше, в предгорья? В благословенную страну Кхемет?

Я видела отражение собственных мыслей в глазах Янгара. И еще башню, очистившуюся от копоти. Черные кольца Великого Полоза. Дом, который сгорел много лет тому. Видела незнакомых людей… и собственного отца, за спиной которого скрываются тени.

— Прости, маленькая медведица, — Янгар прижался лбом к моему лбу. И ладонь его лежала на затылке. — Я не могу отступить сейчас. Или твой отец. Или я. Вдвоем нам не жить. Не плачь.

— Не буду.

— И пообещай, что дождешься.

— Я уже обещала.

— Еще раз пообещай. А лучше два, — теперь он говорил мягко, и отпускать меня не собирался. А я прижималась к его груди, вдыхала его запах и снова отогревалась его теплом.

— Обещаю.

— И что не будешь уходить отсюда, пообещай.

— Не буду.

— А если кто-то появится, обернешься медведем.

— Ладно.

Я готова обещать что угодно, лишь бы он остался еще ненадолго.

— Маленькая медведица… — его губы ласкают шею. — Моя медведица… Аану…

Черный Янгар ушел на рассвете. Я не стала спрашивать, забрал ли он с собой Печать.

Вилхо был недоволен.

Его недовольство прорывалась в трясущихся подбородках, в голосе, который сделался визгливым, в причитаниях и стонах, выводивших Пиркко из равновесия. Порой, когда ее супруг все же засыпал, она садилась рядом — ему нравилось, что Пиркко заботится о спокойствии его сна — и брала в руку подушку. На лице ее появлялась мечтательная улыбка, взгляд делался туманным, а мысли рассеянными. Она представляла, как берет подушку и кладет ее на круглое, расплывшееся от жира лицо Вилхо. И давит…

Порой Пиркко, отослав рабов прочь, подносила подушку к этому лицу. Лишенное краски, оно было отвратительно: желтоватая, какая-то осклизлая кожа с крупными порами, узкие губы, нос, почти исчезнувший меж пухлых щек, и подушки век, меж которыми скрывались мутные глаза.

Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.

Почти касалась широкого носа с вывернутыми ноздрями.

Почти прижимала атлас к губам.

И отступала.

Еще не время.

И надо набраться терпения, вот только иссякает оно.

Наступит утро, и Вилхо, очнувшись ото сна, примется изводить ее нытьем. Вода в ванной ему будет горяча, масла — чересчур ароматны, рабы — ленивы, сама Пиркко…

…по ее совету он отпустил Янгара.

И что теперь?

Ничего.

Талли потерял след. И десятки охотников, слетевшихся по зову Ерхо Ину, не сумели отыскать Белую башню.

Полозу вновь удалось выскользнуть.

И дав выход злости, Пиркко швырнула подушку через всю комнату.

— Что? — встрепенулся кёниг, подслеповато щурясь.

В его спальне отныне всегда горело с дюжину свечей: Вилхо начал бояться темноты. Мерещились ему тени.

— Ничего, дорогой, — она нежно коснулась потного лица, — показалось, что мышь пробежала. Я боюсь мышей.

Он закряхтел, переваливаясь на другой бок и, почесав вялый, расплывшийся по постели живот, сказал:

— Пить хочется…

— Сейчас, дорогой.

Она подала вина. И держала чашу, пока Вилхо пил. С трудом оторвав голову от подушки, он глотал жадно, давился, фыркал и брызги вина падали на подушки.

— Спи, дорогой…

— Жарко, — он не собирался засыпать, но, видимо, вознамерился до рассвета изводить Пиркко своим нытьем. — Нам дышать нечем…

Взяв в руки веер, Пиркко попросила:

— Потерпи. Тебе нельзя мерзнуть.

Он выпятил губу, но ничего не сказал.

— Янгар не усидит на месте, — она знала, что Вилхо желает слышать. — Он захочет отомстить.

— Нам?

Естественно. Но кёнига не стоит пугать, и Пиркко, улыбнувшись, покачала головой.

— Моему отцу. Янгхаар Каапо вернется в Олений город. Он придет сам и… надо лишь подождать. Немного…

— Мы устали ждать.

Капризный, словно дитя.

Слабый.

— У моего отца есть… должник, способный пройти по запретным дорогам.

Вилхо кряхтит.

И хмурится. Нога его мелко дергается, стаскивая одеяло.

— Отец уже выступил. И от него Белая башня не скроется…

  113