Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
125 
— Ты… Янгар?
Он говорил с трудом.
— Олли? — Янгар вдохнул запах немытого тела, старой крови и мочи.
— Я. Тебе следовало… убить… меня… может все-таки?
— Обойдешься. Давно здесь?
— Вторые… сутки. Дают отдохнуть… и снова.
Олли разжал кулаки, сведенные судорогой. Дышал он натужно, со свистом. И спина была черна. Шкуру с нее снимали аккуратно, опытной поставленной на удар рукою. Такая не забьет раба, но лишь научит послушанию.
Хазмат в этом деле толк знал.
Наверное, оценил бы.
— Пей, — Янгар помог приподнять голову и флягу к губам прижал. — Идти сможешь?
Замок сбить просто, но вот вытащить Олли со двора — проблема.
— Нет, — он глотал, едва не захлебываясь, жадно, и значит, воды тоже давали в обрез. Что же такого совершил Олли Ину, чтобы заслужить подобное наказание?
— Ты… должен уйти… сейчас… послушай, — Олли попытался распрямиться, и мышцы на спине вздулись, раздирая спекшуюся корку крови. — Аану… тебе не все равно… что с Аану?
Имя заставило оцепенеть.
— Нет.
Маленькая медведица осталась в Горелой башне.
Зачарованной.
И запертой от чужаков.
С ней Кейсо и Великий Полоз.
Но Янгар, придерживая голову бывшего врага, спросил:
— Она здесь?
— Была. Вчера увезли.
— Куда?
— Кёниг. Дворец. Зверинец. Стой, — Олли дернулся, но колодки держали крепко. — Кёниг… решил. Праздник будет. Большой. Бои… травля… звери… люди… кто сильнее.
Благословенная страна Кхемет не желала отпустить Янгара.
Она пришла за ним.
И раскинула песчаный ковер арены.
Хватит ли смелости выступить вновь?
— Меня… тоже отправят… и ее… оборотень… сильный зверь.
Аану не зверь.
— Только, — Олли закусил разгрызенную губу, пытаясь сдержать стон. — Она не умеет убивать.
И не должна, если хочет остаться человеком.
— Кейсо? — алое пламя бешенства стучало в висках, грозя сорваться с цепи.
Нельзя.
Не время еще.
— Ушел к богам… — выдохнув, Олли обмяк. — У Башни…
Боль действительно бывает разной. И Янгар оскалился, сдерживая рык.
Кейсо ушел к богам? Невозможно.
Но Олли не станет лгать. И пустота, появившаяся в груди, чем не рана?
— Уходи, — повторил Олли.
Он держался, но еще немного и сознание покинет его, что будет милосердно. Только долго ему не позволят спасаться забытьем, вытащат.
— Слушай, — Янгар дернул за волосы, заставив задрать голову. — В первый день выпустят самых слабых, что зверье, что людей. Кровь пустят. Толпа любит кровь. Во второй — добьют тех, кто выжил… и тех, кто чуть сильнее. Дальше — больше…
— Я?
— Настоящие бойцы пойдут день этак на третий. Или позже. Тебе дадут отдохнуть. Предложат напоследок покутить. Но не вздумай, Олли. Если хочешь выжить, то никакого вина или опиума. С бабами сам решай. Помни только, что тебе силы нужны будут. Все, до капли.
— Не дурак, — огрызнулся Олли.
— И еще, — Янгар вслушался в темноту, понимая, что время уже на исходе. — Забудь, что у тебя были друзья. Были. Раньше. Но все, кто на арене — враги. И любой убьет тебя, не задумываясь.
Олли молчал.
Думал?
Вспоминал тех, с кем в море выходил? Или приятелей, с которыми случалось веселье делить? Равных по силе, по удаче…
…по положению.
— Ни жалости, — добавил Янгар, отпуская волосы. — Ни сомнений. Если хочешь выжить.
— А если нет?
Упрямый. И из упрямства спрашивает, но у Янгхаара есть ответ.
— Тогда удавись. Сам. Чего на других работу перекладывать?
Олли рассмеялся хриплым каркающим смехом, от которого плечи его свело судорогой. Но смеяться сын Ину не прекратил.
Хорошо.
Почему-то Янгару не хотелось, чтобы Олли Ину погиб.
Он не щадил коня. И плеть свистела, ломала стылый воздух. Плескала грязь из-под копыт. И тень спешила обогнать всадника. Весеннее солнце выбралось на небосвод, повисло желтым пятном, словно раздумывая, не спрятаться ли под волглой шубой туч.
Было холодно.
И жарко. Испариной покрылась конская шея, и пот катился по спине всадника, который, привстав на стременах, свистел.
А плеть ласкала уже не воздух, но тугие бока солового жеребца. И тот, замедливший было шаг, вновь срывался в галоп. Конь ронял пену.
Всадник сдерживал ярость.
Успеть бы.
До леса. До Белой башни.
И назад.
Конь лег на опушке. Янгхаар пытался поднять его, но жеребец лишь хрипел и хватал горький воздух губами, словно желал ухватиться за него. Елозили копыта по грязи. И шкура была мокра, а конский пот давно уже окрасился красным.
125 
