Он ушел в спешке, забыв на ковре несколько булавок, белый лист с наброском и ленту.
Кажется, испугался.
И улыбка Тиссы тает. А в глазах появляется беспокойство.
Нельзя напугать ее еще больше. Спрячется. И будет снова вежливой, тихой, неживой.
— Что с вами?
— Ничего. Вспомнилось… неприятное.
— Не надо вспоминать неприятное. — Она подошла и коснулась щеки. — У вас кровь идет.
Точно. Опять льется из носа, а Урфин и не заметил. Вид у него сейчас наверняка жалкий. Защитник… себя защитить не способен.
— Идемте. Вам надо прилечь. — Тисса, придерживая шелковую завесу. — Урфину отчаянно хочется, чтобы та съехала, — берет его за руку. И вырываться, возражать нет желания.
Козетка для него тесновата, но если перекинуть ноги через гнутый бортик, то вполне терпимо.
— Запрокиньте голову, пожалуйста. Я сейчас.
Отсутствует она недолго и возвращается с миской холодной воды. Переоделась. И невольная мысль мелькает, что халат держится на одном пояске, который легко развязать. И девочка не станет сопротивляться. Она не поймет даже, что происходит, но… это подло.
Отжав хвост полотенца, Тисса пристраивает его на переносицу и пытается зажать пальцами, но силенок у нее маловато. И Урфин сам сдавливает нос. Она же вытирает кровь, осторожно, точно опасаясь причинить боль.
— Не испугалась? — Голос гнусавый, отчего самому смешно становится.
— Нет. У папы тоже часто такое случалось. Ему много раз нос ломали. И сосуды стали слабыми. Лопались… мне не следовало оставаться наедине с… ним. Но позвать было некого…
— Я не сержусь.
Уже — нет. Вопрос, как надолго хватит.
— Вы бы не возражали, если бы я… наняла компаньонку? Та женщина, которая учит Долэг манерам. Она вдова и очень милая. Она согласилась бы… если, конечно…
Самому следовало бы подумать. Идеальный вариант с его-то характером. А еще лучше запереть. Чтобы решетки на окнах. И замок на двери. Лучше два. Постоянный присмотр, конечно. Только вот… когда Урфина самого запирали, он душу готов был отдать, лишь бы выбраться. Нет, цепь — не выход. А что тогда?
— Тисса! — Урфин убрал полотенце. Кровотечение, кажется, остановилось, но подняться ему не позволили. — Ответь, пожалуйста, честно. Тебе нравится Гийом?
Вот зачем было спрашивать? Закушенная губа. И вид совершенно несчастный.
— Раньше — да… я не знала, какой он. И какой вы.
Что ж, сам хотел правды. И хотя бы не лжет… не похоже, чтобы лгала.
— И какой я?
Вместо ответа Тисса протянула колечко. Неширокое. Гладкое на ощупь. Серебряное с виду, но в отличие от металла — теплое. Кайдаш.
И если так, то не один Урфин приступами ревности страдает.
Хотелось бы думать.
Юго смотрел, как умирают пушки.
В чем-то их было жаль: красивые, беспомощные перед людьми и невиновные, если разобраться. Оружие лишь делает то, для чего предназначено.
Как Юго.
Он стоял достаточно близко, чтобы слышать стон металла под тяжелой рукой протектора. Юго, конечно, знал, что они сильны, но вот увидеть воочию… и, главное, никаких смущений поля. Кайя Дохерти не использовал магию.
Он просто убивал пушки.
Искореженный металл продадут оружейникам. И бронза очистится огнем, сменит форму, возродится в новом образе. Будет ли тосковать о прежней жизни? Вспомнит ли вообще, чем была? И, возвращаясь в замок, Юго новыми глазами смотрел на бронзовые подсвечники. И ручки. Дверные завесы. Декоративные мечи и прочие, несомненно, нужные вещи. Неужели и они когда-то были оружием?
А наниматель не выдержал: он наблюдал за смертью оружия из окна. Издали. И все же был впечатлен.
Передумает?
Скорее, уверится, что поступает верно.
— Он чудовищен. — Наниматель не обернулся. Они уже достаточно долго были знакомы, чтобы научиться чувствовать друг друга. — Теперь ты понимаешь? Это монстр.
— И воплощение зла.
— Да.
Наниматель не понимает юмора. Или Юго разучился шутить.
— Мы справимся и без пушек. — Наниматель обернулся. Сколько же ненависти в его глазах. И фанатичная уверенность в собственной правоте. — Если ты все сделаешь правильно.
— Я не промахнусь.
А Кайя Дохерти достаточно силен, чтобы выжить. Во всяком случае, Юго на это надеялся.
Глава 20
БЛИЖЕ К НАРОДУ
У нас в стране всего хватает, другое дело, что не всем…