Но сомневаюсь, что на всех хватит денег.
Даже у местной казны имеется предел.
Надо думать над системой, но я не умею!
Ладно, начнем с малого.
— Ингрид, а мы можем достать те прошения, которые Благотворительный комитет не счел нужным удовлетворить?
— Ну… — Она задумалась, хотя думала недолго. — Пожалуй, я знаю, к кому обратиться.
Пока нет своей системы, попаразитируем на чужой. И совесть нашу светлость, что характерно, не заест.
— Нет, милая, не надо глядеть под ноги. Ты же не служанка… — Ингрид критически осмотрела наряд Тиссы. — Иза, вы ведь одного роста? Я думаю, что то твое синее платье… оттенок для тебя неудачный, а ей будет вполне к лицу.
— Я не могу!
— Можешь. — Тут я возражений не потерплю. Надо же нашей светлости хоть кем-то сегодня покомандовать. И вообще, почему мы раньше до этого не додумались?
Платье Тиссе почти впору.
Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна.
— Тисса, — я отчетливо понимаю, что с возрастом ошиблась, — сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — отвечает она, слегка краснея. — Будет. Через неделю.
Ну, Урфин, педофил несчастный… и пусть только попробует соврать, что не знал. И Кайя тоже получит. За соучастие.
— Иза, — Ингрид помогает выровнять швы на рукавах, — по меркам нашего мира она уже взрослая.
Про мерки этого мира я уже наслышана. Спасибо.
— Дай-ка это сюда, милая. — Сняв с руки цепочку, Ингрид надела ее Тиссе на шею. — Если тебя уже записали в ряды падших женщин, то хотя бы получай от этого удовольствие.
Глава 4
ЧУЖИЕ ДОЛГИ
Не хотите наступать на одни и те же грабли? У нас богатый выбор!
Письмо на сей раз обнаружилось в книге.
Листок надушенной бумаги, сложенный хитрым образом, вызвал подспудный страх, и Тисса не могла бы сказать, когда и почему этот страх появился.
Не было для него причин…
Письма — это лишь слова. Она ведь сама мечтала, чтобы с ней говорили о любви и чтобы сердце трепетало, а в груди рождалось томление, которому положено было рождаться в подобных случаях.
Но не страх же!
Просто Тисса опять все неверно истолковала. Ее вовсе не преследуют, а…
…а просто пишут письма.
Каждый день. Иногда и чаще.
Оставляют письма среди ее вещей, и леди Льялл не видит в том дурного. Всего-навсего игра. Придворная. Из тех, которыми увлечены все леди, ведь не думает же Тисса, что леди куда более благородного происхождения, нежели она, способны на опрометчивый поступок?
Да и есть ли зло в словах?
Нет.
Но слова почему-то становятся злыми. И Тисса знает, что, как бы она ни хотела спрятаться от них, у нее не выйдет.
«Моя прелестница, вы пишете мне про обязательства, которые связали вас, и тем наполняете душу мою печалью. Ведь что есть данное слово против истинного чувства? Смею привести вам вердикт Суда Любви, в котором мне довелось принять личное участие. Вопрос был таков: „Возможна ли истинная любовь между лицами, состоящими в браке друг с другом?“ Прения длились долго, и вердикт был вынесен единогласно: „Мы говорим и утверждаем, ссылаясь на присутствующих, что любовь не может простирать своих прав на лиц, состоящих в браке между собою. В самом деле, любовники всем награждают друг друга по взаимному соглашению совершенно даром, не будучи к тому понуждаемы какой-либо необходимостью, тогда как супруги подчиняются обоюдным желаниям и ни в чем не отказывают друг другу по велению долга…“».
Тисса отложила письмо, не смея читать дальше.
Она ведь умоляла оставить ее!
Она твердо и в выражениях изысканных в последний раз два дня подбирала, стараясь выразить именно то, что чувствовала и думала.
У нее есть долг. Перед будущим мужем. Перед сестрой. Перед их светлостью, который принял Тиссу и Долэг в своем доме. Перед леди Изольдой: она добрая и милая. Тисса даже перестала читать листовки, хотя ей предлагали, но теперь это казалось предательством.
Как и просьба Гийома о встрече.
Она же не давала повода!
Не было ведь ни проигранного в фанты желания, ни предрассветных разговоров на балконе, ни слова, ни взгляда, ничего… Почему он не желает оставить Тиссу в покое?