162 
Пожалуй, Кайя способен получать от этой игры своеобразное удовольствие. Прежде он не замечал за собой подобного.
— То есть вы готовы пожертвовать здоровьем и благополучием многих сотен людей? — уточнил Кормак.
— Вы — человек и готовы жертвовать людьми и почему я должен поступать иначе? Но если у вас есть неопровержимые доказательства готовящегося преступления…
— Четыре человека, которым я поручил осторожно… поинтересоваться душевным состоянием вашего многоуважаемого кузена, мертвы.
Это что-то новое.
— Убиты?
Если Урфин настолько подставился, то Кайя ему лично шею свернет.
— Несчастный случай. Упали с лестницы. Все четверо.
— С одной?
— С разных. — Кормак все-таки умеет злиться. Морщины становятся глубже. Веки почти смыкаются, а верхняя губа приподнимается, обнажая и зубы и десны.
— В таком случае вам следует вплотную заняться лестницами. Возможно, их слишком рьяно натирают мастикой. Если же вы имеете иные предположения, то обратитесь с ними к дознавателю. Пусть разбирается…
Юго старался не выпускать из виду человека в зеленом камзоле, некогда весьма роскошном, но давным-давно поистаскавшемся. Бархат обрел характерный лоск, на локтях протерся, а золотые пуговицы сменились позолоченными. Хозяин камзола был еще не стар, но и молодость его — судя по веточкам капилляров на массивном носу, весьма бурная, — осталась позади.
Он нервничал.
Шел, то и дело останавливаясь, оборачиваясь, словно чувствовал за собой слежку.
Юго это нравилось.
Первого он убрал потому, что кого-то хотелось убить, а объект имел продолжительную беседу с лордом-канцлером, что являлось достаточным мотивом для Юго.
И давешний проигрыш в карты, а также специфическая репутация объекта, славившегося злоязычием, позволяли сделать определенные выводы. Юго выводы сделал и решение принял. Лестница оказалась непреодолимым препятствием для объекта. А Юго переключил внимание с недоучки на Кормака. Всяко интересней.
Некоторое время он всерьез раздумывал над тем, чтобы убрать самого лорда-канцлера, но после от подобной идеи отказался — не следует вмешиваться в чужие игры при недостатке информации о правилах их проведения. Вот и оставалось, что наблюдать.
И содействовать понемногу.
Пятый остановился у лестницы, обойти которую не представлялось возможным. Он долго мялся, не решаясь сделать шаг, но после, вцепившись обеими руками в перила, все-таки ступил на зеленый ковер. Ковры появились недавно, видимо, в тщетной попытке снизить уровень бытового травматизма.
Постояв секунд десять, объект облегченно выдохнул и спустился еще ниже.
За лестницей начинался коридор, который вел к Кривой башне. Недоучка появится через полчаса и столкнется с объектом в уединенном коридоре. А там — пара небрежных слов, вспыхнувшая ссора, дуэль с печальным финалом… нет уж.
Во-первых, это нарушит планы нанимателя и затянет исполнение договора.
Во-вторых, Юго испытывал по отношению к недоучке некое странное, не поддающееся логическому анализу чувство. Сложно сказать, являлось ли оно симпатией — Юго прежде не приходилось симпатизировать людям, — скорее уж чем-то, вынуждающим действовать в интересах недоучки.
В той мере, насколько это было возможно.
Без договора.
Без определенных условий.
Юго позволил объекту достичь подножия лестницы, сам же спустился быстро, беззвучно и, не снижая скорости, ударил. Длинная игла пробила старый бархат и кожу, вошла в тело глубоко, но лишь затем, чтобы оставить каплю яда.
Объект так и не успел понять, что случилось и почему он не способен дышать.
Упал.
И умер. Как невыразимо печально!
— Свобода. Равенство. И братство! — Малкольм говорил вполголоса, но, удивительное дело, его слова набатом отзывались в сердце Меррон. — Есть лишь две силы — народ и его враги. Все те, кто пьют кровь народа, питаются его плотью и уничтожают его…
Она, завороженная речью, смотрела на этого невысокого, но такого яркого человека, в глазах которого пылало пламя грядущих свершений. И думала о том, что есть в мире высшая справедливость, пусть бы и свойственны ей весьма извилистые пути.
— Иные говорят о том, что следует покорно ждать перемен. Однако разве наша покорность не оборачивается детскими слезами? Кровью невинных, которая ежедневно, ежечасно проливается, пока мы здесь…
162 
