Приговоренных, отвязав, ведут на помост. И каждый падает на колени, протягивая руки к нашей светлости. Милосердия.
— Не вздумай. — Урфин рядом. — Это ублюдки, каких мало. Когда «Красотку» брали, они поспешили избавиться от груза. Всех — в воду.
«Красотка» — это корабль. Команду его вздернули на месте: виселица по здешним меркам уже милосердие. А этим троим… нет, Урфин может не опасаться. Я не дрогну.
И волынки умолкают. Следующие несколько часов я хотела бы вымарать из памяти. И когда все заканчивается, я понимаю, что не способна встать. Пальцы так сжимали подлокотники кресла, что, кажется, с деревом срослись. Но Урфин подал руку, и я поднялась.
Меня хватило на то, чтобы вернуться в замок и снять корону. Цепь расстегивал Магнус.
— Ласточка моя… — Он поднес вино. Просто вино, терпкое и крепкое, ударившее в голову сразу. — Есть вещи, для которых нужна привычка.
Вряд ли я смогу привыкнуть. Меня знобит. И Магнус спешит долить вина. Верно, наша светлость напьется и заснет, а проснется с похмельем, которое здорово отвлекает от мыслей о правосудии.
— А вы не боитесь однажды казнить невиновного?
— Боюсь. — Магнус гладит меня по голове. — Но это хорошо. Страх заставляет проверять. И перепроверять. Хуже, когда его нет.
Кошмары мне не снятся.
Но писать о казни Кайя… там война, и еще я о смерти. Нет.
«…Я попробовала нарисовать схему. Пять точек — не так и много. Но есть общие закономерности. Например, расположение. Конечно, я рисую не так хорошо, как ты, но все-таки схемой проще. Кружочки — это фермы. Квадраты — крупные города. А треугольники — города, имеющие порт или являющиеся центрами торговли. Видишь: они сидят на транспортных развязках. И до городов, где можно купить — у меня все не идет из головы та несчастная женщина — людей, недалеко.
В крупных городах легко потеряться.
Я, конечно, расскажу Магнусу, но он опять посоветует заняться чем-нибудь другим, более подобающим леди. Знаю, ты подумаешь так же, но меня мутит от вышивки.
Честное слово, я пыталась!
Освоила крест и гладь, но потом загнала иглу в палец, и это было неприятно. С лютней тоже как-то не сложилось. Я предупреждала, что слуха не имею, а они все равно…»
— …Эта баллада крайне проста в исполнении, ваша светлость! — Тонкокостный мужчина склонялся предо мной, и нашей светлости виделось, что еще немного и он вовсе переломится пополам. Человек-соломинка в огромном напудренном парике. Может, он поэтому и кланяется, что парик слишком тяжел?
- Заморский рыцарь, что пришел
- Из северных земель… [1]
Мэтр Голлум — кстати, весьма и весьма похож, особенно печальными очами чуть навыкате, ресниц лишенными, — поет громко, вероятно пытаясь преодолеть стеснение нашей светлости. У него хорошо поставленный тенор, а паучьи пальцы сноровисто перебирают струны.
Это простой инструмент. С ним и дети управляются. Но наша светлость взрослые.
- …ухаживал и обещал,
- что женится на мне…
— Ваша светлость, вы должны попробовать. Встаньте. Разведите руки и…
Меня заставляют подняться и руки разводят — ощущение, что обнимаю большую невидимую бочку, — а затем показывают, как именно нужно вытянуть шею, дабы звук покидал легкие правильно.
При этом мэтр не умолкает.
Дева-дура, покинув родительский дом с малознакомым рыцарем, уговорившим ее прихватить парочку коней, золотишко и так по мелочи, мчится добывать простое женское счастье. Путь заканчивается на морском берегу.
- …Здесь шесть невест я утопил,
- И будешь ты седьмой…
Голос мэтра обретает требуемую зловещесть. И фрейлины всхлипывают, жалея бедняжку, которую так жестоко обманули. Обещали жениться, а сами — топить. Непорядочно.
- Снимай шелковый свой наряд,
- Отдай его ты мне.
- Он слишком дорог и богат,
- Чтоб гнить ему на дне…
К счастью, мой учитель увлекается балладой. О, сколько страсти в исполнении! Почти вижу маньяка, который требует снять не только платье, но и корсет, и даже нижнюю рубаху. Извращенец чертов. Ладно бы он честные намерения имел, а так же нет, скупостью ведом. Дев-то много, а корсет и перепродать можно. Дамы кивают, соглашаясь, что не тот ныне маньяк пошел.