– Я бы донес тебя, – крикнул он ей вдогонку.
– Я же сказала, что со мной все в порядке. Если я не буду ходить, суставы утратят гибкость.
Шон пробормотал что-то вроде «черт возьми», но она, не слушая его, забралась в кабину и захлопнула за собой скрипучую дверцу. Если бы он еще раз дотронулся до нее, она бы взорвалась от сжигающей ее страсти и никогда уже не стала бы прежней Блэр Симпсон. Из того, что осталось бы от нее, вероятно, можно было бы склеить кого-нибудь другого, но прежняя Блэр уже не возродилась бы. Каждая клеточка ее тела жаждала прикосновений Шона. Но, случись это, Блэр Симпсон исчезла бы.
Он завел машину и сказал:
– О ремонте не беспокойся. Через несколько дней ты не узнаешь этот зал.
– Хотелось бы надеяться, – мрачно и недоверчиво проговорила она. Как он может так спокойно разговаривать, когда она вся трепещет. Может, для него привычно прижимать к себе женщин, доводить их до одури и пренебрежения всякими приличиями. Ведь он только что держал ее в объятиях, а теперь спокойно говорит о какой-то ерунде, словно ничего такого и не было!
– Прежде всего я поставлю повсюду мышеловки, так что в доме не останется ни одной мыши.
– Спасибо, – сказала Блэр.
– Ты еще хочешь есть или испуг отшиб у тебя аппетит и. испортил тебе настроение? – спросил Шон, сворачивая на аллею, ведущую к небольшому городскому парку. Блэр промолчала и сидела не шевелясь. Между тем Шон вскоре остановился у раскидистого дуба, под которым стоял удобный столик для пикников.
– Завтрак подан, мадам, – заглушив мотор, произнес Шон строго и бесстрастно, как чопорный дворецкий.
– Ну тебя к черту! – сказала Блэр, но в уголках ее рта таилась улыбка.
– Перестань говорить грубости, иначе я перестану тебя уважать. А если это призойдет, то… – Он коснулся пальцем ее бедра чуть выше колена и повел палец вверх по ее ноге. Не успел он прикоснуться к ее шортам, как она схватила его за руку.
Стараясь унять дрожь в голосе, Блэр сказала:
– А я никогда и не уважала тебя.
Открывая дверь кабины, она толкнула ее плечом и чуть было не вывалилась из грузовика. Блэр встала у столика, с трудом переводя дух. Шон, смеясь, подошел к ней и поставил на стол молоко и пакет с пончиками.
– Ваш выход был чрезвычайно грациозен. Не могли бы вы повторить его на бис?
Она хотела сказать ему что-нибудь обидное, но, ничего не придумав, тоже рассмеялась. Шон достал из пакета пончик, посыпанный сахарной пудрой.
– Ешь, – приказал он.
Блэр пыталась отказаться, но, увидев суровое выражение его лица, заколебалась.
– Может, половинку? – взмолилась она.
– Никаких половинок. Имей в виду, у нас есть еще пончики, начиненные взбитыми сливками и покрытые шоколадом. – Шон откусил половину пончика.
Блэр, к его явному удовольствию, съела два пончика и облизнула пальцы, перепачканные сливками. Когда с едой было покончено, Шон смахнул крошки на землю.
– Думаю, у тебя нет отвращения к птицам, хотя их глаза тоже похожи на бусинки.
– Но они не снуют повсюду так отвратительно, как мыши.
– Верно. – Шон улыбнулся и стряхнул крошки с рук.
На их глазах стая воробьев слетелась на неожиданное угощение.
– Теперь надо выпить молока, – сказал Шон, открывая пакет.
– Ну разве что глоточек. А у нас есть чашки?
– Чашки!? – переспросил Шон с притворным изумлением. – Завтрак на природе не доставит истинного удовольствия, если мы воспользуемся такими надоевшими атрибутами цивилизации, как чашки. – Он протянул ей пакет.
Она с сомнением взглянула на пакет. Неужели из него можно пить? Неумело приложив его ко рту, она отхлебнула глоток. Два молочных ручейка заструились по ее подбородку. Блэр засмеялась и вытерла его ладонью.
Неожиданно сильные пальцы Шона стиснули ее запястье.
– Позволь мне.
Ручейки соединились, и молоко стекло на грудь Блэр. Увидев это, Шон наклонил голову и слизнул молоко с ее груди.
Она тихо вздохнула от удовольствия, а Шон улыбнулся. Он трудился добросовестно и долго, слизывая капли молока с ее груди.
Потом он слизнул молоко с ее губ, но поскольку за этим ничего не последовало, Блэр ощутила раздражение.
Отпрянув от нее, Шон услышал негодующий возглас и тихо сказал:
– Вот теперь все.
Охваченной желанием Блэр казалось, что она висит на тонком канате над пропастью. С каждым прикосновением губ Шона канат становился все тоньше и тоньше. Инстинкты, пробужденные Шоном, заставляли ее испытывать муки неутоленного желания.