Шотландцы винят Ри-О. Что, мол, зло нельзя победить злом.
Ри-О хохотал и спрашивал, кто же тогда они.
В'лейн вообще на всех злится. Обзывает глупыми жалкими смертными.
Я хихикаю. Чуваки, вот именно. Я мечтательно вздыхаю. Думаю, В'лейн на меня запал. Надо спросить у Мак, что она...
Я распечатываю протеиновый батончик и, морщась, жую. Ну что я себе думаю? Я ведь уже ни о чем никогда не смогу ее спросить. Надо было выследить тех засранцев, которые убили Алину. Надо было от них избавиться. И Мак ни о чем бы не узнала. Я улыбаюсь, думая об их убийстве. И морщусь оттого, что не сделала этого сама.
— Колеблешься, ребенок?
Этот голос режет, как нож. Я съеживаюсь и пытаюсь свалить, но он хватает меня за руку и не отпускает.
— Отвали! — Я плююсь крошками шоколада и орешков, думаю: « Ну кто пользуется такими словами?» Но я знаю кто, и он беспокоит меня не меньше Книги. — Ри-О, — говорю я.
Он улыбается, как сама Смерть, одни клыки и ледяные глаза, в которых никогда не было ни капли...
Я резко вдыхаю и давлюсь арахисом. Горло перехватывает, я не могу дышать и бью себя по груди.
Он что, одет в костюм для Хеллоуина? Так ведь рано.
Стучать по груди бесполезно, я знаю. Ко мне нужно применить прием Геймлиха, но сама я не смогу этого сделать, разве что Ри-О отпустит меня, чтобы я могла во что-то врезаться. Я использую суперсилу, чтобы вырвать руку, и чуть не выворачиваю ее из сустава.
Он все еще меня держит. Не собирается отпускать.
Сжимает мое запястье длинными пальцами и наблюдает. Смотрит, как я давлюсь. Спокойный урод. Смотрит, как я пускаю пену, как стекленеют мои глаза. Да у меня слюна течет! И это вообще не круто.
Я тут и умру, на водонапорной башне, подавившись долбаным батончиком. Да еще и свалюсь на брусчатку. И все увидят.
«Мега» О'Мелли умрет как дура!
Да ни за что.
У меня уже начинает кружиться голова, но тут Ри-О бьет меня кулаком по спине и я плююсь остатками батончика. Еще с минуту я не могу дышать, потом получается... Воздух еще никогда не был таким вкусным.
Ри-О улыбается. Зубы у него опять нормальные. Я таращусь на него. У меня галлюцинации? Наверное, я посмотрела слишком много фильмов.
— У меня есть для тебя работа.
— Ни за что, — тут же говорю я.
С этой толпой я не вожусь. От них потом не отвяжешься. Как от камня на шее, придется опускаться на самое дно. А у меня свои дела.
— Я не спрашиваю, ребенок.
— А я не работаю с теми, кто называет меня ребенком.
— Отпусти ее.
Я поворачиваюсь и морщусь.
— Кто сегодня продает билеты на моюбашню? — Я злюсь. Ну что случилось с приватностью?
Из тени выплывает один из Келтаров. Я видела его только издали. Не знаю, как он умудрился незаметно пролезть сюда. И меня это пугает. У меня суперчувства, а они меня обманули.
Шотландец смеется. Но он уже не похож на шотландца. Он выглядит как... Я присвистываю и мотаю головой. Прямо как Принц Невидимых.
Обо мне забывают, играя в гляделки. Ри-О скрещивает руки на груди. Шотландец тоже.
А я пользуюсь моментом. Мне на фиг не надо ждать и выяснять, какую работу для меня придумал Ри-О. А если какой-то чувак решит податься на темную сторону и сыграть со мной в ангела-мстителя, так у меня для него плохие новости.
Мой билетик в ад уже прокомпостирован, чемоданы на борту, и слышен свисток к отходу.
Мне все равно. Я точно знаю свое место.
Я ускоряюсь.
Ни ночи. Ни дня. Ни времени.
Мы растворились друг в друге.
Что-то происходит со мной в этом подземелье. Я перерождаюсь. Впервые в жизни я в мире с собой. Нет больше раздвоенности. Я ничего от себя не скрываю.
Страх истощает. И я решаюсь принять правду вместо страха.
Я — Король Невидимых. Я Король Невидимых.
Я снова и снова повторяю это.
И принимаю.
Я не знаю, как или почему это случилось, и могу никогда не узнать, но теперь я могу взглянуть на темную часть себя.
Все это время существовало лишь одно объяснение.
Теперь мне почти смешно. Все время я размышляла о других, а сама была главным гадом на арене.
Темное стеклянное озеро во мне было им. Мной. Нами. Вот почему оно меня пугало. Я смогла как-то разделить свою душу и отдалиться от него. Если я вообще рождена женщиной-человеком, часть меня была куда старше двадцати трех лет.
Я не могла придумать другого объяснения тому, чем являюсь. Воспоминания были истинными.