Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
107 
– Отпусти его, – в третий раз повторила Пиркко. – И он сам приведет тебя к Печати.
Она была умна, маленькая птичка.
– Мой брат, Талли, хороший охотник. – Она положила голову на колени мужа, и Вилхо нежно коснулся темных волос. – Он проследит, куда отправится Янгхаар Каапо. А за братом последуют люди отца.
И Печать Полоза обретет законного хозяина.
А Вилхо станет здоров.
Это ли не справедливо?
Янгар больше не знал, жив ли он.
Боль.
…и зеленая трава.
Боль.
…синее-синее небо. Жаворонок падает, словно камень.
Снова боль, ничего, кроме боли, и там, на иной стороне мира…
– Где?
Спекшиеся намертво губы, которые не пропустят слова, хотя Янгар сказал бы… Уже сказал бы, только пусть оставят его, позволят просто умереть.
И стыдно за слабость.
– Танцуй! – Хазмат с копьем сам выплясывает у столба, он обнажен, и сухое тело его покрыто множеством шрамов.
– Это мои шрамы!
Хазмат хохочет и, направляя острие в грудь Янгара, повторяет:
– Танцуй!
– Где Печать? – Голос Ерхо Ину пробивается в видение. И черная плеть змеей обвивает шею, где не осталось ни клочка целой кожи. – Отвечай, змееныш!
И плеть сползает по груди, разрастается, превращаясь в Великого Полоза. Стыдно смотреть ему в глаза, но Янгар не способен отвернуться. И Полоз обвивает правнука.
В коконе тепло.
Надежно.
И раздвоенный язык касается щеки Янгара.
– Я жив, – получается сказать, пусть два эти слова и забирают остаток сил.
– Ты жив, – отвечает ему змеедева.
Ее косы паутиной рассыпаются по траве. Пойманные ромашки наливаются золотом, меняются сами травы, и вот уже нет неба, но есть выложенный синим камнем потолок пещеры.
– Потерпи, малыш. Скоро все закончится.
– И я останусь здесь?
С ней можно говорить. И боли почти нет. Только слепят глаза алмазные чешуйки змеедевы.
– Нет, – качает она головой. – Тебе еще рано.
– Я не хочу возвращаться…
Сияют камни на перстнях, которые слишком тяжелы для тонких пальцев матери. Она же снимает с полки очередной ларец, каменный, с высокой крышкой, на которой свернулся кольцом змей. Мама прикасается к нему с опаской.
– Что выбрать? – Она сажает Янгири на колени, и он, зачарованный драгоценными россыпями, пытается считать камни.
Умеет до десяти.
И дважды до десяти, а потом он устал загибать пальцы. Но что-то важное ускользает из памяти. И Янгири задирает голову, силясь рассмотреть мамино лицо. Вот только взгляд останавливается на красном пятне.
– Ты платье вымазала, – говорит Янгар, трогая его.
Липкое. И пахнет нехорошо.
– Ничего, дорогой, мне уже не больно…
Он вдруг вспоминает и, спохватившись, что уже поздно, даже понимая, что уже поздно, спешит сказать:
– Я спасу тебя.
– Не потеряй, – качает головой мама, вкладывая в ладонь камень, не драгоценный, но темно-зеленый, с золотыми искорками и дырочкой, сквозь которую видно солнце.
– Я спасу тебя.
Где?
У боли тоже есть порог, и за ним Янгара не станет. Его подводят к этому порогу, но уйти не позволяют. Держат на краю.
– Не спеши, малыш, – новый голос, но такой знакомый, родной. – Выпей… Вот так, малыш, глотай. Осторожно.
Горькое. И травяное, со знакомым кисловатым послевкусием.
– Потерпи, уже все закончилось.
Неправда!
– Тихо-тихо… я тебе не враг.
Янгар помнит.
Друг. Толстый каам с обрезанным именем, которое дают изгнанникам. Но он сам ушел, пытаясь понять, кем же является. И просил забыть о мести. Янгар не послушал.
– Просто поспи, ладно? Попытайся хотя бы…
Сон от трав тягучий. Сквозь него Янгар слышит звуки. Скрип колес. И лошадиное ржание. Голоса больше не задают вопросов.
Качает.
Колыбель выстлана мягким мехом. От него тоже пахнет травами. Мех порой раскрывают, и тогда возвращается боль. С нею приходит Кейсо. Он уговаривал потерпеть и заново сдирал кожу. Повязки прилипали к ранам, которых было слишком много, чтобы они могли зарасти сами.
Было тяжело.
Дышать.
Пить.
Глотать густой, вываренный бульон, которым Кейсо отпаивал с ложечки, как младенца. Даже просто находиться в сознании оказалось непосильным почти делом.
107 
