Уперев лезвие лопаты в дорожку, Кейт надавила. Звук металла, скребущего по бетону, наполнил утренний воздух и мог поспорить со звуками, издаваемыми изредка проезжавшими машинами. Белый холмик снега наполнил лопату, но вместо того чтобы снова ее поднять, Кейт толкнула кучу в кусты у здания и, ведя лопатой по дорожке, подумала: «Гораздо лучше». Гораздо лучше, чем напрягать спину и играть с опасностью получить такой сердечный приступ, которому не поможет аспирин.
Холодный ветер поднял концы шарфа, и, чтобы натянуть берет на уши, Кейт остановилась. Ее голова была полна ничего не стоящих фактоидов. Она знала, что мозг взрослого весит килограмм триста граммов, а человеческое сердце перекачивает две тысячи галлонов крови в день. Во время слежки Кейт проводила много времени, читая журналы и книги общего содержания, потому что они не были захватывающими, и она могла легко отложить их, когда нужно было сесть на хвост подозреваемому. Кое-что из такого чтива застряло в памяти. Кое-что нет. Однажды Кейт пыталась выучить испанский, но сейчас могла вспомнить лишь Acabo de recibir un envoi, что пригодилось бы, если бы ей пришлось сказать кому-нибудь, что она только что получила посылку.
Одним из преимуществ обладания головой, набитой пустяками, было то, что Кейт могла использовать эти познания, чтобы начать беседу, поменять тему разговора или замедлить его.
В конце дорожки Кейт развернулась и снова начала двигаться ко входу в «M&С». В этот раз она сталкивала снег с тротуара и с парковки. Пальцы ног в кожаных ботинках начали замерзать. Ради бога, это же март. В марте не должно быть так холодно.
Как раз когда она приблизилась к «Хаммеру» Саттера, Роб вышел из «M&С» и направился к ней, одетый в ту же темно-синюю куртку, которая была на нем, когда они виделись две недели назад. Его туристические ботинки оставляли рифленые следы, а из под каблуков вылетал снег. Кейт ожидала, что Роб сойдет с тротуара и запрыгнет в свой «Хаммер».
Роб этого не сделал.
— Как продвигается? — спросил он, подходя и останавливаясь перед ней.
Кейт выпрямилась и сжала пальцы на ручке лопаты. Его куртка была застегнута до середины груди, и Кейт уставилась на черный ярлык, вшитый в петлицу.
— Нормально.
Саттер ничего не сказал, и Кейт заставила себя поднять глаза мимо тонкого белого шрама, эспаньолки и усов. Зеленые глаза смотрели на нее, пока Роб вытаскивал черную вязаную шапку из кармана куртки. В первый раз Кейт заметила его ресницы. Они оказались длиннее ее собственных. Подобные ресницы были совершенно ни к чему мужчине. Особенно такому мужчине.
Натянув шапку на голову, Роб продолжил изучать Кейт, как будто пытался что-то решить.
— Предупреди меня, если соберешься написать свое имя на снегу, — сказала она, чтобы прервать молчание.
— Вообще-то, стою я здесь и раздумываю, должен ли силой вырвать эту лопату у тебя из рук. — Облачко пара из его рта повисло в воздухе между ними, когда он добавил: — Надеюсь, ты будешь милой и отдашь ее мне добровольно.
Кейт еще сильнее сжала пальцы на черенке лопаты:
— С чего бы это мне ее отдавать?
— Потому что твой милый дедушка волнуется из-за того, что ты занимаешься делом, которое он считает мужской работой.
— Ну, это просто глупо. Я точно способна расчистить снег.
Саттер пожал плечами и засунул руки в карманы штанов карго.
— Думаю, не в этом проблема. Стэнли считает, что это мужская работа, а ты ставишь его в неловкое положение перед друзьями.
— Что?
— Он искренне пытается прямо сейчас убедить всех, что ты… — Роб остановился на секунду и склонил голову набок: — …полагаю его точные слова, что ты «обычно милая добрая девушка». А потом он сказал еще что-то о том, что ты раздражительная, потому что давно не ходила на свидания с людьми своего возраста.
Прекрасно. Кейт подозревала, что целью болтовни ее деда был Саттер, а не другие мужчины. Хуже того, она была уверена, что и Роб подозревал это. Последнее, в чем она нуждалась, — это вмешательство дедушки в ее несуществующую любовную жизнь. Особенно с Робом Саттером.
— Я не раздражительная. — Он не ответил, но его приподнятая бровь сказала все за него. — Нет, — наставила Кейт. — Мой дедушка просто старомоден.
— Он хороший парень.
— Он упрямый.
— Если бы меня спросили, я бы сказал, что ты намного упрямее.