Двумя днями раньше вернулись остатки отправленных в Петран элитных частей. Из пяти тысяч человек возвратилось лишь триста, а может, и того меньше, и вид у них был жалкий. Лица их были изуродованы, у иных не хватало рук или ног, у многих на лицах и на руках были ужасающие следы от ожогов. Они вошли в город через Большие Южные ворота, и жители в растерянности смотрели на эти жалкие остатки былой гордости азенатов. После этого в городе началась паника. Ворота города закрылись. Сентаи были непобедимы. Сентаи были неисчислимы. Сентаи двигались на запад, и никто был не в силах остановить их.
«Два месяца на троне», — думал Император. Всю свою жизнь он ждал этого момента — смерти своего брата, когда он взойдет на трон, а толпа будет приветствовать его и выкрикивать его имя. Но все произошло так быстро, что теперь ему казалось, что ничего этого вовсе не было. Никто не скандировал его имя, когда ему на голову возлагали императорский венец. Сенат воспринял новость с ледяным равнодушием, предвещавшим трудное завтра. И даже императрица Аларис, ставшая его женой после долгих лет незаконной связи, лишь зевнула, вытягиваясь на своем ложе, когда он пришел лично сообщить ей о перемене. «Это значит, — вздохнула она, даже не взглянув на него, — мы наконец перестанем прятаться?» Он долго смотрел на ее совершенную красоту, на ее усыпанные блестками веки, голые плечи, прикрытые шелковой тогой бедра. «Я воплощение Единственного, — прошептал он. — Я твой господин и повелитель». Она перевернулась, подобно ленивой пантере, и, потягиваясь и моргая, взглянула на него. «Для народа — может быть, — ответила она. — Но я — я хорошо знаю, кто ты, Полоний. И я знаю, что ты не Единственный».
Он мог бы приказать убить ее.
Он имел на это право. Его слово было законом. Его власть была безгранична. Лишь одно слово, и покорные слуги в тот же миг схватили бы ее.
Он мог бы приказать ее распять. Или сжечь заживо. Он представлял, как она, полуобнаженная, всходит на костер, как тщетно умоляет его о пощаде с распухшим от слез прекрасным лицом. Он приближается к ней, и прислужники на миг ослабляют хватку. «Я — воплощение Единственного».
— Ваше величество.
Император резко открыл глаза и поднес руку к своему венцу. Все генералы смотрели на него. Они чего-то ждали. Полоний IV медленно встал и сделал глубокий вдох.
— Сколько человек в нашем распоряжении?
Генерал Леонид, главнокомандующий вооруженными силами Дат-Лахана, кончиками пальцев погладил свою бороду. Он был одним из самых прославленных воинов во всей Империи.
— В гарнизоне пятьдесят тысяч солдат.
— Императорская гвардия состоит из десяти тысяч элитных солдат, — подхватил генерал Аракс, низенький лысый человечек. — Но они никогда не покидали города.
— Думаете, я об этом не знаю? — оборвал его Император. — Я просто хочу знать, сколько солдат есть у меня во всей Империи. Если сосчитать всех…
— Триста тысяч, — тихо сказал чей-то голос на другом конце стола.
Человеком, который произнес эти слова, был губернатор Калидан, специально прибывший на совет из города Эрикс, что на севере Империи. Если Леонид был героем, то Калидан был легендой. В свое время он так умело подавил восстание гуонов, что проблема варваров в Империи с тех пор больше не возникала. Перед ним лежал меч с золоченым эфесом, украшенным опалом. Этот клинок, как говорили, был омыт кровью более тысячи врагов: восставших варваров или сентаев. Эрикс был вторым по важности городом в Империи после Дат-Лахана.
— Триста тысяч, — задумчиво повторил Полоний. — Этого недостаточно.
— Ваше величество…
— Мы должны довести эту цифру до пятисот тысяч. И еще сто тысяч воинов должны оставаться в Дат-Лахане.
— Но, ваше величество…
— Это невозможно, — сквозь зубы процедил Леонид.
— Генерал, — заметил Император, оборачиваясь к нему. — Это слово вы должны изгнать из своего лексикона. В Империи полно молодых людей, желающих отправиться на войну, чтобы приумножить нашу славу. Я прошу вас всего лишь отыскать их. Я не говорю «сейчас». Я даю вам три года. И вам тоже, губернатор.
Леонид вздохнул; губернатор Калидан продолжал стоять, скрестив руки и ничего не отвечая. Оба думали об одном и том же: Император был еще слишком молод. На тридцать лет моложе своего брата. Годы и невзгоды умерят его юный пыл. Возможно, когда-нибудь он станет достойным правителем. Нужно только подождать.
— А пока, — продолжил Полоний, — нужно немедленно прекратить панические настроения.