936 
Пульс на запястье, которое он держал, постепенно выравнивался.
— Стоять можешь? — спросил Драко.
— Да. Со мной полный порядок.
Гарри поднялся, и Драко последовал его примеру. Окровавленный меч выпал из полуразжавшейся руки, окровавленная повязка сползла с глаз и удавкой болталась вокруг шеи. Гриффиндорец опустил глаза к телу на полу и уставился на него безо всякого выражения.
— А я думал, их двое.
— Было двое, — кивнул Драко. — Но второй, увидев, что ты сотворил с его приятелем, сразу же сделал ноги. Дунул к дверям — и был таков.
Глаза Гарри блеснули на бледном лице, двумя осколками зелёного стекла.
— Я думал, может, ты ему что-нибудь сделал.
— Нет, — с лёгкой горечью констатировал Драко, — глядя на то, как ты орудовал мечом, мне всё меньше хотелось встревать в эту разборку — я следил, как бы и самому под горячую руку без головы не остаться.
— А, — выдохнул Гарри, будто это всё объясняло, и Драко удержался от желания добавить, что к моменту, когда он смог подняться на ноги — после двух неудачных попыток — один был уже мертв, а второй сбежал. — Ладно, неважно. Интересно, кто их послал. Вероятнее всего, Вольдеморт. Думаю — да, именно он. Или твой отец. Однако… у нас врагов куры не клюют. Впрочем, догадываюсь, ты тоже в курсе, — Гарри говорил всё быстрее и быстрее, и это не могло не тревожить. — Интересно, сколько времени ему потребуется, чтобы снова измениться?
— Измениться во что? — уточнил Драко, не уверенный, правильно ли понимает, о чём речь.
— Ну, помнишь — те Мороки, которых мы когда-то убили, — они же изменялись после смерти. А вампиры обращаются в прах. Вот и эти тоже — не знаю, кто они на самом деле…
— …просто люди, Гарри, — откликнулся Драко. — И они больше ни во что не превратятся. Это просто труп.
— Ох… — Гарри поднял голову и уставился на Драко. — Ты это… только ради того, чтобы… или… — его голос осёкся, но мысленный голос Драко закончил фразу за него:
…или ради того, чтобы заставить тебя страдать? — и словно боль — острая и внезапная — пронзила его. Боль, которая, как он думал, осталась позади. Значит, Гарри имел в виду именно это. Да, это вполне могло быть правдой. Вот только оно ей не являлось.
— Я не хотел делать тебе больно.
Драко не чурался иронии: более того, его эстетская душа жила и дышала ею, находя в злобе красоту и восхищаясь изяществу и закрученности трагедии, когда та имела отношение к нему; вот и сейчас он оценил усмешку судьбы: потратив не один час вечером в попытках как можно больнее задеть Гарри, он — наконец-то — заполучил этот шанс, и надо же! — сразу потерял всяческий интерес.
— Мне действительно жаль… Но на самом деле это не имеет значения…
Гарри не перебил его, просто поднялся и вышел из комнаты с таким лицом, что сразу было понятно, — он знает, зачем и куда направляется. Мгновением позже Драко последовал за ним, даже не отдавая себе отчёт — идёт он или бежит.
Гарри обнаружился на кухне, ссутулившимся над раковиной: розовый пар поднимался над окровавленными руками, омываемыми потоками воды, очки запотели — Драко не сразу сообразил, что для этого вода должна быть сущим кипятком. Он схватил Гарри за плечи и развернул — тот смотрел на мир ничего не выражающими глазами. Пар сконденсировался, слепил волосы, обернулся повисшими на кончиках ресниц слезами, блеснул капельками на скулах — но Гарри не плакал. Мокрая от крови и воды рубашка облепила тело. Кожа на руках стала отвратительного багрового оттенка, и на ладонях, между большим и указательным пальцами, вскочили волдыри.
— Что ты пытаешь сделать? Изуродовать себе руки?
— Почему нет! Ты же свои изуродовал, — голос Гарри казался чужим, а в глазах царили пустота и равнодушие, от которых у Драко тут же засосало под ложечкой.
— У тебя не было выбора. Ты должен был их убить.
— Выбор есть всегда. Ты сам так говорил.
— Тогда бы он убил тебя, — ответил Драко, не уверенный, что Гарри его слышит. — И меня.
Гриффиндорец поднял взгляд. Потянулся и протёр запотевшие очки.
— Знаю. Я знаю. Потому-то я так и поступил. Я не задумывался. Просто сделал — и всё.
— Всё правильно. Так и надо. Ты сделал то, что должен. Как всегда.
Гарри затрясло. Несмотря на стоящий на кухне жар, кровь никак не приливала к лицу — оно оставалось белым, как бумага, как яичная скорлупа, и на этой неестественной белизне пятна крови казались ожогами.
936 
