…Едва ли мы увидимся снова, — мрачно подумала Джинни и поднялась, собираясь плеснуть себе на лицо пару пригоршней воды. На полпути она замерла и широко распахнула глаза: за окном маячила какая-то крупноватая для птицы фигура — маячила, приближаясь, пока…
Пока окно не взорвалось, хлынув волной битого стекла, и, несомый этой волной, в комнату не вплыл Драко Малфой собственной персоной, навзничь хлопнувшись об пол в брызгах серебристых осколков.
Джинни опрометью кинулась к нему — он походил на заколдованного прекрасного принца, чей гроб хрустальный только что разбился.
— Драко? — прошептала она, падая рядом с ним на колени, наплевав на стекло. Бережно убрала с лица его руку, на краткий миг заподозрив, что все уже кончено: удар был просто жутким. Тем паче, что Драко лежал, неподвижный среди угрожающе поблёскивающего битого стекла, весь посечённый осколками — лицо, руки, одежда, ставшая лохмотьями… Стиснув его ладонь, она наклонилась ближе и повторила: — Драко?..
Он открыл глаза — именно такие, какими она их и помнила: удивительно чистого серого оттенка, без примесей коричневатого или же голубого. Эти глаза медленно и потрясённо изучили её лицо, потом губы дрогнули, будто бы он собирался что-то сказать, и она, нежно сжав его руку, безмолвно попросила не останавливаться, а потому он наконец заговорил. Тихо, словно бы даже в некотором смятении:
— Джинни-чтоб-тебя-Уизли. Ты-то что тут делаешь?!
* * *
Больно. Очень больно.
Это было первое, что он осознал, очнувшись. Туго связанные за спиной руки болели — резко в запястьях, тупо в плечах. Голова гудела так, будто он бился ею об печную трубу. Застонав, Рон перевернулся и осмотрелся: он лежал на какой-то металлической платформе, подвешенной на цепях к потолку Церемониального Зала. Прыгать было высоковато даже с развязанными руками и даже не на каменный пол.
Само по себе помещение напоминало конус со снятой вершиной — сквозь отверстие наверху Рон видел небо, звёзды и льдисто-серебряную луну. Внизу тускло поблёскивали зеленоватые каменные плиты изукрашенного затейливым узором пола, по центру которого какой-то чёрно-красной краской (как надеялся Рон) была выведена пятиконечная звезда, по четырём лучам которой располагались четыре предмета: зеркало, кинжал, меч и чаша. Чашу он узнал немедленно — та самая, которую они с Гарри и Гермионой стащили из музея.
…Значит, церемония вот-вот начнётся, — тупо осознал он.
Покосившись в сторону, увидел копошащегося Червехвоста: тот деловито вкручивал в стену какие-то железные кольца, оказавшиеся, при детальном рассмотрении, кандалами.
Рядом с пентаграммой, беседуя с незнакомым черноволосым юношей, стоял Вольдеморт. Распахнулись двойные двери, в зал вскользнула Рисенн — настолько торопливо, что её смоляные волосы вились за ней, будто по ветру. Она подлетела к собеседнику Тёмного Лорда и что-то зашептала на ухо; коротко кивнув, тот поклонился Тёмному Лорду и вышел, едва не столкнувшись в дверях с идущим ему навстречу Люциусом. Отступив со странной улыбкой на лице, Малфой-старший пропустил Тома, добрался до Вольдеморта и возвестил — достаточно громко, чтобы Рон мог разобрать слова:
— У крепости гости, мой господин. Их видела охрана.
— Ах-х-х-х… — выдохнул Вольдеморт. — Поттер?
— Да, господин, похоже на то.
Сердце Рона дернулось и отчаянно заколотилось о рёбра.
— Моего сына с ним нет, — добавил Люциус. Вольдеморт приподнял брови. — Полагаю, он умер во время перехода через горы.
— Червехвост! — окликнул Тёмный Лорд. — Одну пару кандалов можешь убирать.
Червехвост выпрямился, блеснула металлическая рука.
— Тем легче, — Рон не понял, имел ли тот в виду кандалы или же вероятную кончину Драко.
— Ну, Поттер — это лучше, чем ничего, — прошипел Вольдеморт. — Наконец-то. Как только он доберется сюда, начинаем церемонию.
Рон понимал — для него это означает верную смерть, и всё же в груди запело: Гарри здесь, Гарри пришел за ним! Впервые за много недель он ощутил вспышку надежды.
* * *
— Чтоб-тебя-Уизли — сказано прямо не в бровь, а в глаз, — огрызнулась, усаживаясь на пятки, Джинни. — До чего же мило, Малфой. Мог бы хотя б для вида изобразить радость.
— Ничего подобного — я вовсе не рад тебя видеть, — он на миг прикрыл глаза: увидев иссиня-чёрные веки, Джинни умолкла, так и не сказав ни одного вертящегося на языке гневного слова. Он тут же встревоженно взглянул на неё снова: — Гарри… — и поднялся на ноги, зазвенев посыпавшимся с него конфетти битого стекла. Юноша вернулся к разбитому окну. Сжавшись от волнения, выглянул наружу. Джинни присоединилась к нему.