55 
— Не знаю.
Он вспомнил ее беззащитность, открытость — по ее лицу всегда можно было понять, что она чувствует, — и абсолютное доверие к нему. Казалось, он, со своими взрослыми проблемами и обязанностями, мало обращал на нее внимания. На самом деле она была для него как воздух, который воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся, но остро реагируешь на его нехватку. Именно поэтому он был вне себя, когда решил, что Роанна предала его.
— После смерти ее родителей, — продолжила Люсинда, — мы с тобой стали для нее главным в жизни. Девочка нуждалась в нашей поддержке и любви, но мы не смогли ей этого дать. Пока ты был здесь, твое присутствие поддерживало ее. А потом она осталась совсем одна — ты уехал, я была убита горем, некому было ее поддержать, и она стала просто-напросто умирать. Когда я заметила это, дело зашло уже слишком далеко, — вздохнула Люсинда. Слеза медленно поползла по ее морщинистой щеке, и она вытерла ее рукой. — Она весила не больше восьмидесяти фунтов. Восемьдесят фунтов! В ней пять футов и семь дюймов, она должна весить не меньше ста тридцати. Трудно описать, что это было! И в один прекрасный момент я поняла — надо что-то делать, иначе я ее потеряю.
Уэбб молчал. Сжав кулаки, он подошел к окну. Ему было трудно дышать. Боже, она почти умирала, а он ничего не знал!
— Просить ее, чтобы она стала есть, — это вряд ли помогло бы, — продолжала Люсинда, как будто давно хотела высказать все, что так долго держала в себе. — Ей нужен был повод, чтобы жить. И я сказала, что нуждаюсь в ее помощи.
Старая женщина проглотила комок в горле.
— Ей никто никогда не говорил, что нуждается в ней. Я сказала, что не могу обойтись без нее, что теперь мне слишком трудно вести дела одной. И на самом деле так и было, — горько сказала она. — В общем, началось длительное сражение, и порой мне казалось даже, что я спохватилась слишком поздно. Понадобился целый год, пока здоровье Роанны улучшилась настолько, что она смогла поехать в колледж и перестала будить нас по ночам своими истошными криками.
— Криками? — переспросил Уэбб. — Ее мучили ночные кошмары?
— Да. После смерти Джесси, — Люсинда говорила тихо, с трудом, — ведь это она нашла тогда Джесси, ты знаешь. Ночные кошмары закончились бессонницей. Она боялась заснуть, чтобы снова не увидеть своих страшных снов. Роанна и сейчас страдает бессонницей и иногда не спит ночи напролет. Так, дремлет чуть-чуть. Если ты увидишь, что она прикорнула где-то днем, не буди, может быть, это ее единственная возможность выспаться. Всем в доме я приказала не будить ее, когда она спит. Только Корлисс нарушает это правило. Вечно или что-нибудь роняет, или хлопает дверью, а потом уверяет, что сделала это случайно.
Уэбб отошел от окна. В его зеленых глазах плескался гнев.
— Пусть только попробует еще раз — она пожалеет.
— Я не люблю обсуждать членов семьи, — сказала Люсинда, — но у Корлисс много отвратительных черт. То, что ты приехал, должно оздоровить обстановку в доме.
Итак, его не было здесь, когда Роанна в нем так нуждалась!
Он сбежал и оставил ее наедине с ужасом той ночи. И даже не представлял себе, что ей пришлось пережить. Уэбб вспомнил, как она, вопреки общему приговору, подошла к нему на похоронах Джесси и вложила свою маленькую ручку в его руку, чтобы ободрить и поддержать его. Это был очень смелый поступок, если принять во внимание ходившие о них сплетни, но она совершила его, не думая о своей репутации. А он? Вместо того чтобы пожать ее руку, вместо того чтобы сказать, что верит ей, он отвернулся от нее.
Бедняжка выжила, но какой ценой!
— Я сначала даже не узнал ее, — сказал он, — ее как будто кто-то выключил изнутри.
Теперь-то понятно; бесстрастность — это маска, помогавшая ей справляться с болью, своего рода панцирь, защищающий от новых огорчений.
Плечи Люсинды распрямились, как будто она скинула с себя тяжелую ношу.
— Помнишь, мы все сбежались на ее крик, и Глория мгновенно сделала вывод, что именно она убила Джесси, и сказала об этом шерифу, а тот на первых порах приставил стеречь ее своего помощника. Я помню ее, стоящую в углу комнаты, совершенно одну, рядом с охранником. Она смотрела на всех взглядом затравленного зверька. С тех пор Роанна больше не называет меня бабушкой. Она замкнулась в себе, и даже сейчас я не знаю, что у нее в голове. Да, она занимается делами, но по-настоящему ее это не интересует.
55 
