52 
По-видимому, она считала это объяснение исчерпывающим, но Ричард думал иначе.
— Что-то мне не приходилось слышать, будто лунатизм способен ввергнуть человека в такой сильный шок.
Ее тревога сменилась вызовом.
— Хочешь верь, хочешь нет, но все именно так.
Этим дело явно не ограничивалось, но Суини намеревалась держать язык за зубами. Ричард молча поднялся и так туго закутал ее в одеяло, что она не могла даже высвободить руки. Потом он быстро надел брюки.
— Эй! — Суини энергично забилась, стараясь выбраться из одеяла.
— Бесполезно. — Ричард застегнул молнию и затянул пояс. — Если потребуется, я еще раз запеленаю тебя, когда придет время ехать к врачу, и ты знаешь, что мне это по силам. Я намного крупнее и куда крепче тебя.
— Грубиян! — крикнула Суини.
— Грубиян, но заботливый. — Ричард наклонился и поцеловал ее в лоб.
То ли искренняя забота, то ли поцелуй, а может, уверенность в том, что он сделает так, как сказал, заставили девушку угомониться. Теперь в ее глазах, устремленных на Ричарда, читался почти откровенный ужас.
— Я не только хожу во сне, — так тихо произнесла она, что сама едва расслышала себя. — Оба раза я еще и рисовала во сне.
Лунатизм с палитрой в руках? Заинтригованный, Ричард присел на краешек дивана, бедром прижав Суини к спинке.
— Но почему это так подействовало на твой организм?
Девушка закусила губу.
— Один старый торговец продавал хот-доги на углу в нескольких кварталах от салона. У него было самое доброе лицо из всех, какие я только встречала. Позавчера, проснувшись, я обнаружила, что холст, над которым работала, снят с мольберта, а на его месте появился другой. На картине был изображен тот самый старик. Из его ноздрей сочилась кровь и растекалась вокруг головы. Я нарисовала старика мертвым. С этого все и началось.
— Что именно? Озноб или ночные художества?
— То и другое. Тем утром я узнала, что торговец действительно умер, хотя еще накануне видела его живым.
Ричард не знал, что сказать. Странное совпадение? Принять эту версию означало бы выйти за пределы здравого смысла, но если Суини больше ничего не добавит, Ричард, пожалуй, не найдет иного объяснения, кроме случайного стечения обстоятельств.
— А сегодня утром?
Суини негромко и хрипло рассмеялась.
— Увидев сегодня утром, что холст опять заменен другим, я решила, что снова умер кто-то из моих знакомых. Слишком испуганная, я не отважилась взглянуть на него. Я боялась — боялась до колик, — что нарисовала тебя.
Смысл, таившийся в признании девушки, поразил Ричарда словно удар грома. Он стиснул кулаки, борясь с желанием обнять ее. Ричард не смел прикасаться к ней в эту минуту, зная, что в таком случае они не выберутся из постели до завтрашнего дня. Сейчас во взгляде Суини не было и следа той колючей настороженности, которой она обычно ограждала себя от окружающего мира.
— И что же? Там действительно был я? — Ричард с трудом сохранял спокойствие. У него возникло ощущение, что Суини благодарна ему за сдержанность, проявленную в ответ на ее откровение.
Суини опять рассмеялась, на сей раз искренне.
— Нет. Я нарисовала обувь. Две туфли. Одну — мужскую, другую — женскую.
От неожиданности Ричард усмехнулся:
— Туфли? Ну-ну. Вот так и рождаются новые течения в живописи. Кое-кому два непарных предмета обуви могли бы показаться исполненными глубокого смысла.
Суини фыркнула:
— Ага. Тем самым людям, которые покупают ван Дерна, даже не догадываясь, что на такую мазню способна любая обезьяна.
Прозвучавшее в ее голосе отвращение рассмешило Ричарда. Теперь ничто не мешало ему вновь прикоснуться к Суини, и он приподнял еще один завиток ее волос, наблюдая за тем, как тот обвивается вокруг его пальца. Внимательно приглядевшись к локону, Ричард потер его между пальцами, разделяя шелковистые прядки и тщательно продумывая следующий вопрос.
— А теперь скажи, с чего у тебя взялась мысль, что я умру, если ты меня нарисуешь?
Ричард успел посмотреть в глаза девушки в то самое мгновение, когда в них мелькнул ужас.
— Ты подумаешь, что я сошла с ума, — ответила она.
— И все же попытайся. Я не оставлю тебя в покое, пока не выясню, что происходит.
Суини опять заерзала, сердито глядя на одеяло.
— Нельзя ли мне избавиться от этой штуки? Мне кажется, что на меня надели смирительную рубашку. Очень неуютное ощущение, тем более после того, что я тебе сейчас наговорила.
52 
