Последние отзывы

  27  

– Уже вернулся, Брунмиги? – Хозяин ждал во дворе, просто стоял, любуясь солнцем. И эта его привычка – выходить и замирать, вперив взгляд в лохматый шар светила – пугала Брунмиги также, как пугал голос, взгляд, да и все иное в этом человеке. – Надеюсь, порадуешь меня?

О Хозяине говорили много всякого, особенно раньше. Иные утверждали, что он – чудище в десять альнов ростом. И что зубы у него железные, а глаза – стеклянные. Что левой рукой он драккар поднимет, а правой – и кнорр, доверха нагруженный. Что не убить его ни мечом, ни копьем, ни стрелой…

Про корабли Брунмиги ничего не знал и врать не стал бы, ну во всяком случае без особой на то необходимости, а вот внешность у Хозяина была самая что ни на есть человечья. Росту – альна три и то неполных. Зубы белые ровные, навряд ли железные. И глаза, хоть льдяно-прозрачные, но уж точно не из стекла. Седые волосы Хозяин по давешней привычке в косицы заплетал, а в каждую косицу по косточке прятал.

Нойда, что с него взять. Стоит на холоде и не мерзнет, выйдет на солнце – не согреется, сколько бы ни кутался в плащ из живых соболиных шкурок сшитый. Смотрят соболя на Брунмиги да скалятся, с ответом поторапливая.

Брунмиги сполз с козла и едва удержался, чтоб не бухнуться на колени:

– Не вышло, Хозяин!

– И что же тебе помешало? – голос был холоден, как ветра Йоля, и дрожь сотрясла Брунмиги от макушки до пяток.

– Ниссе, Хозяин! Он мальчишку бережет! Я уж уговаривал, уговаривал… и ласково, и пугал тоже… но разве ж Ниссе запугаешь? Упрямый их род! Пока дом стоит, то и на волосинку не подвинутся.

– Ясно. Пошли.

Брунмиги поплелся за хозяином в дом, который больше походил на могильный курган. В основании его лежали камни белые, круглые, будто черепа. А на них стояли камни красные, плоские, что клинки, бурей мечей срощенные. И ребрами поднималась крыша, сочилась тысячей дымов, один другого гуще. Шли дымы в небо, рождали туманы. Вдыхала их свалка, травилось воронье. Болел от них ельник, желтел иглой, осыпался до времени. Гнила заживо река, и Брунмиги, всякий раз оказываясь рядом, морщился болезненно да уговаривал воду потерпеть. А дорога оставалась прежней – гладкой, черной, мертвой. Она провожала туманы к городу и, подсеяв в седые дымы, скармливала людям.

Людей Брунмиги было не жаль.

– Ниссе ведь не сам тебе перечит? – спросил Хозяин, и соболиные головы, повернувшись к Брунмиги, зашипели.

– Он… он ничего не говорил.

– Не сам, – уже утвердительно произнес Хозяин. – Курганник снова игру затеял. Мало ему. Ну что ж, сыграем.

Он снова вывернул шею, в проломе крыши силясь разглядеть солнце. И замер, не дыша. Пришлось замереть и Брунмиги. Лишь соболя пересвистывались, обсуждая новость.

– Иди, – произнес Хозяин. – Оседлай зверя. Разговаривать будем.

Брунмиги опрометью кинулся из дома. Не любил он бывать внутри – чадно там, ледяно. И чучела в обындевевших шкурах хранят покой тысячи одного котла, под которыми горят тысяча и один костер. И все – зеленого, мертвого огня. Мечется неистово варево в котлах, брызжет ядовитой слюною, корчится в муках и, доходя до края, дымом становится. А когда выгорает в котле все до капельки, Хозяин новую порцию варева кидает, которое тогда и не варево еще, но то, о чем Брунмиги и думать мерзостно.

Нет, нет, людей ему ни капельки не жаль, но… реки-то травятся. И лес. И все иное, чего к людям отношенья не имеет.

От Хозяина эти свои мысли Брунмиги берег.

В миг, когда круглая луна выползла на небо, ворота вновь открылись. Вылетел из них белый медведь в красном чепраке, в золоченой сбруе. Тяжелым галопом пошел он по-над землей, и поземка полетела из-под лап, следы затирая.

Вылетел медведь на холм и остановился. Долго топтался он у плоского камня, взрыкивая и встряхивая треугольной головой, но потом все же улегся.

Всадник сошел на землю и, увязнув, поднял руки, показывая пустые ладони.

– Не спеши воевать, Курганник. Разговаривать будем.

– Так вроде не о чем нам с тобой говорить, Варг Безымянный, – но Курганник все же выполз из норы на треть. Устроившись в центре камня, перед самой медвежьей мордой, он достал из складок тела куриное яйцо и уколом когтя пробил рыжую скорлупу. – Ты же сам от нас отрекся. Или передумал?

– Нет.

– Тогда к чему все? Мальчишку ты не получишь.

– Он уже мой. Всегда был моим. И ты это знаешь. Ты вор, Хаугкаль.

  27