Особенно,... 
73 
Медвежесть исчезла. Бьорн сел на корточки и повторил.
– Он победит.
Ульдра ничего не ответила, она лишь терла и терла. Воздух искрился, наполняясь волшебством, а Ульдрины руки будто бы стирались, становились тоньше, прозрачней.
– Не надо, – Бьорн коснулся ее колена. – Бьорн сильный и без жерновов Гротти. Намели лучше удачи для них. Пусть дойдут.
Камни упали на пол, не стукнули – зазвенели. И когда Джек поднял, то удивился тому, до чего легкими были они, как пустые консервные банки.
– Что это? – спросил Джек.
– Осколки от Гротти, волшебных жерновов … матушка Бьорну про них пела. Хорошо пела.
– Намелем для Фроди
богатства немало,
сокровищ намелем
на жернове счастья…
Камни отозвались на голос Ульдры, задрожали, потянулись друг к другу, спеша перемолоть сухой воздух. А столкнувшись – искрой сыпанули.
– Джек смелет то, что хочет. Только пусть думает сильно, – Бьорн постучал пальцем по лбу Джека. Звук вышел гулким, громким.
Никто здесь не должен
зло замышлять,
вред учинять
иль убийство готовить.
Злое наверху опять забеспокоилось, а осколки жерновов вертелись, крутились, приклеившись к пальцам. Думать сильно? О том, чего хочется? Но Джек не знал, чего ему хочется. Он сыт и в тепле. А та тварь снаружи внутрь никак не попадет. И вообще Бьорн сильный. Пусть же будет сильнее твари.
Пусть Алекс не злится.
И Юлька больше не плачет.
А та скотина, из-за которой у Джека рука чешется, пусть сдохнет в муках. Ну или тоже почешется хотя бы.
Мелем мы снова:
сын Ирсы местью
Фроди ответит
за гибель Хальвдана…
Камни тянули тепло, но Джеку не жалко. Пусть берут! Пусть намалывают судьбу, удачу, силу… пусть перемалывают начисто страх, который Джеку не нужен. Пусть и память с собою возьмут. Джек не желает вспоминать.
Раскалялась докрасна мельница Гротти, хрипела, подпевая голосу Ульдры, ярила драугра. А Джек все молол и молол…
Миру – мир. Морю – покой. Косатке – простор. И кораблям спокойного пути. Силы – Бьорну. Жизни – Ульдре. Троллям – крепких каменных голов.
Весело Джеку. Горячо Джеку. Сердце ухает от счастья, и Джек смеется, сжимает пальцы и крошит камень, как если бы не камнем он был – хлебом сухим. И лишь когда последняя крупица слетает с ладони, Джек будто просыпается. Он стоит в куче крошева, саднят разодранные в кровь руки, а копье жадно лижет рубиновые капли.
Джек покачнулся, но не упал: воткнул копье в пол и оперся на него. Копью не по вкусу подобное, но Джеку плевать. Он главный. Вот только в голове пусто, перемолото все. Ну и к лешему.
– Ты силен, Владетель. А дойдешь до Хельхейма – всесилен станешь, – Ульдра укладывала косы короной, скрепляя из рогатыми гребнями. – Если дойдешь. Осколки жерновов… в них волшебства-то капля.
– Бьорн остановит драугра.
– Задержит. Не знаю, как надолго. Я дам вам быка. Самого быстрого из моих быков. Он донесет вас до Пыльных холмов, но дальше – придется самим. Снот будет ждать вас.
Джек обошелся бы и без разговорчивой кошки, которая врет чаще, чем говорит правду.
– И… – Ульдра склонилась. Лиловые глаза ее были почти черны. – И я верю, что у тебя получится.
Ее истончившиеся, истертые мельницей пальцы, неслышно скользнули по щеке.
– У вас всех получится. Но переодевайтесь. Долгие слезы ранят сильней.
Джек не понял, кто тут плачет и почему, он так и вовсе не чувствовал печали.
А новая одежда была хороша: штаны из крепкой кожи, мягкая рубашка и длинная куртка на меху.
– Бьорн убил песцов. Песцы теплые. Волки – теплее. Вот, – он вытряхнул меховые плащи, сделанные из цельных волчьих шкур. – Этот был жадным. Бьорн звал его Фреки. Прожорливый. Фреки приходил пугать коров. Бьорн убил его. Кулаком.
Волчья шкура легла и прилипла к плечам. Вдруг да прорастет? Джек не отказался бы побыть волком. А лучше медведем – как Бьорн. Медведи большие. Их никто не тронет.
Алекс в новом наряде гляделся шире и выше прежнего. Светлые волосы его выделялись на черном волчьем меху, и Бьорн самолично помог закрепить плащ.
73 
