Особенно,... 
102 
Ох как нелегко лавировать между своими братьями вайнахами, среди которых уже давно нет единства и духовного братства, и российскими военными, которые тоже частенько не могут поладить друг с другом — так свора собак грызется за кость! Вот и сегодня ему пришлось выслушать упреки сразу с двух сторон. Одни попрекают — почему, мол, позволяешь так измываться над нами русским собакам? Другие бранятся: держи своих нохчей в крепкой узде...
Кое-кто забывает, а возможно, просто не знает, что «нохчи» в дословном переводе означает «волки».
В отличие от собачьего племени, к которому принадлежат в первую очередь «русские люди», волки не поддаются никакой дрессуре, их невозможно заставить служить, а вернее, прислуживать, потому что эти гордые и мощные существа признают лишь две вещи — волю и дикую стихию охоты.
Как и все истинные чеченцы, Ильдас в душе люто ненавидел русских, но, вынужденный считаться с реальностью, с выгодой для себя и для своего тейпа сотрудничал кое с кем из них. А когда случались такие неприятные эпизоды, как нынешний, он с огромным удовлетворением отыгрывался на русских наложницах, насилуя их и всячески унижая их человеческое достоинство.
Хозяин взял из бара бутылку и толстостенный стакан — к черту нормы шариата! Налил почти полстакана неразбавленного скоча, затем, запрокинув голову, одним махом опорожнил емкость.
Поднялся по лестнице на второй этаж, ощущая, как по телу разливается тепло, как на смену раздражению и усталости приходит приятная истома. Следом за ним в хозяйскую спальню поднялась и Зулейка, толкая впереди себя двух юных наложниц с заспанными лицами.
— Оставь нас, женщина, — распорядился Ильдас. — Разбудишь в семь утра. Все, иди...
Усевшись на край своего ложа, он вперился тяжелым взглядом в заспанные лица юных наложниц. Той, что уже около месяца находилась в его доме, было лет шестнадцать. Лицо — с россыпью веснушек, вздернутый носик, по-детски припухлые губки, ямочки на щеках. Такой она была раньше... А сейчас на лице девушки застыло выражение тупой покорности. Другая — чуть постарше, ей лет восемнадцать, и у нее уже развитая, как у взрослой женщины, грудь с выпуклыми темно-коричневыми сосками и крутые бедра.
— Что застыли? — проворчал Ильдас. — Раздевайте меня и сами раздевайтесь.
Девчонки стали медленно освобождаться от одежды: вот одна сбросила наброшенное на плечи пальтецо, затем другая. Потом так же неторопливо избавились от остальной одежды. После чего принялись разоблачать строгого хозяина.
— Что вы возитесь! — прикрикнул Ильдас. — Живее! Мне еще нужно время, чтобы выспаться!
Он рывком привлек к себе младшенькую. Для начала больно куснул ее за сосок, а когда она, взвизгнув, попыталась отстраниться, одной рукой облапил ее за ягодицы, а другой забрался в промежность.
— Ну что?! Зажила твоя задница? Нет? Ну так это твои проблемы.
Новенькая, исполняя прихоть хозяина, присела перед ним на корточки и принялась обихаживать его мужское достоинство. Она, хотя возрастом постарше и выглядит, как зрелая женщина, действовала не слишком умело, возможно, сказывался недостаток опыта в таких забавах. Ну да ладно, он и эту обучит, как обучил в своей жизни немало малолетних шлюх.
— Теперь меняйтесь... Вот так... По очереди!
Чувствуя, как подступает миг разрядки, Ильдас Искирханов блаженно смежил тяжелые веки.
— Ну что же вы? Не останавливаться! Кому сказал?!
Он еще не успел раскрыть глаза и понять, что происходит, когда над ухом прозвучал резкий мужской голос:
— Счас, чеченская падла! Счас ты у меня покайфуешь!
Мокрушин, схватив пятерней копну жестких волос, приподнял чечена, а потом коротко, без замаха, треснул другой рукой по роже.
— Уберите девушек, — процедил он сквозь зубы. — А ты, гребаный козел, чего разлегся?! Вставай, сучара!
Он пнул ботинком хозяина, который от полученной затрещины растянулся на полу кверху своей мохнатой, заросшей курчавой шерстью спиной.
Он еще раз пнул хозяина носком ботинка.
— Поднимайся! Я, что ли, одевать тебя должен?! А впрочем, хрен с тобой, не хочешь одетым, так пойдешь с нами голышом!
Мокрушин уже хотел уйти, предоставив одному из бойцов возиться с Искирхановым, но тот вдруг заголосил:
— Я представитель власти! Что вы себе позволяете?! Я...
— Дерьмо ты! — бросил через плечо Рейндж. — А кто мы такие, урод, тебе объяснят уже на том свете.
С минуту Мокрушин стоял посреди просторной гостиной на первом этаже особняка. Потом, плюнув на зеркальный паркет, заявил:
102 
