- Тоже - что? - прохрипел он, поперхнувшись, но она уже растворилась в воздухе, переносясь в дом Джары.
Ксеар вернулся в кабинет один, без Яльсикара, и закрыл за собой дверь. Дестина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Значит, все, в СБ ее держать больше не будут, и допрашивать тоже. Значит, он ее уже приговорил. И неудивительно, после того, как она с ним разговаривала. Глупо было бросать такую правду ему в лицо, но что-то заставило ее. Словно она пыталась в чем-то его переубедить. Словно он был человеком, которому она доверяла. Ей хотелось, чтобы он опроверг ее слова, объяснил причины своего поступка. Ведь она была готова поклясться, что он не желал арестовывать ее в самом начале, что пытался ее защитить.
Дестина вдруг подумала, что с ней происходит нечто странное. Она ведь не хочет никаких отношений с этим мужчиной, она кроме всяких шуток боится сближаться с ним. Не говоря уже о том, что у нее теперь появился любовник. Так почему же ей так хочется, чтобы он относился к ней как-то по-особенному? Зачем она бросает ему в лицо какие-то оскорбления, пытаясь его задеть и заставить быть с ней откровенной? И почему ей вдруг стало плевать на возможные последствия?
Она уже без всяких эмоций смотрела на Ксеара, когда он шел к ней. Дестина была уверена, что он идет ее удалять. Она объективно нарушила закон, и этого следовало ожидать. Но все-таки интересно, что стало для него настоящей причиной? Ее свидание с другим? Ее слова? Или он действительно считает ее преступницей?
Айи подошел и... просто сел в соседнее кресло, повернувшись к ней и подперев щеку кулаком.
- Пойдем в седьмой? - предложил он внезапно.
- А ты меня разве не выгонишь? - опешила она. И даже рот, кажется, раскрыла.
- Пока не собирался.
Дестина медленно кивнула, облизнув губы:
- Почему ты не позволил Яльсикару меня забрать? Мне казалось, это ты отдал приказ об аресте, - бросила она, поджав губы.
- Это я. Но теперь ты свободна.
- Как это щедро…
- Но я хотел бы серьезно поговорить с тобой.
- Сначала ответь мне – ты арестовал меня, чтобы отомстить? Ты хотел меня унизить?
Задав этот вопрос, Дестина почувствовала такую жалость к самой себе, что ее горло даже перехватило на последнем слове. Она посмотрела на него, чтобы поймать, заметить его смятение, но в темных глазах Айи мелькнуло только удивление, а потом его лицо затвердело, и между бровей залегла складка:
- Дес, я ничем этого не заслужил. Не смей больше меня оскорблять, - жестко сказал он, стиснув челюсти. У нее даже дыхание перехватило от его жесткости, но через секунду она ответила таким же яростным взглядом и тихо спросила:
- А то - что?
Ксеар встал.
- Уходи, Дестина. Бога ради, уйди куда-нибудь подальше и не показывайся мне на глаза в ближайшие дни. Я уже и правда близок к тому, чтобы тебя удалить.
29.
Маленький фонтанчик весь искрился, каменная влажная подставка поблескивала. Кая смотрела, как крохотные капельки стекают по ней, собираясь воедино, становятся больше, а потом скатываются вниз, сливаясь, собираясь крохотным озерцом. У нее уже не было сил плакать, только горло болезненно схватывало при каждой мысли о том, что вот-вот ее опекуну позвонят, и их вызовут к Ксеару, и тогда... Она пошевелилась, плетеное кресло скрипнуло.
- Как ты? - спросил Касиан. Он сидел рядом, в таком же кресле. В ее крохотном садике их было всего два.
- Никак, - сердито ответила Кая. Нашел, что спрашивать.
После разговора с Ксеаром он только об этом и спрашивал. А она вообще не хотела его видеть. Когда она увидела его глаза, и поняла, что он уже все знает, что ему все про нее рассказали, Кая поняла, что она больше никогда не хочет его видеть. Что если он только заговорит с ней об этом, хотя бы когда-нибудь, она просто умрет от стыда. И чего он пристал к ней? Летел бы к себе домой. Ее все равно теперь в восьмой выставят, а для этого мира она умрет. Мертвым не нужен опекун. Конечно, она вернется, через три с половиной года. Но он уже и забудет, как ее звали. И он, и Дестина, и все ее друзья. Кая открыла на коммуникаторе калькулятор и подсчитала. Один земной год - это по местному двадцать лет, примерно так. Значит, ее не будет семьдесят лет. Семьдесят лет, которые она могла бы провести в мирах...
- Хочешь поесть?
- Нет.
- Кая.
- Я ничего не хочу, Касиан. Вообще ничего, - она вскочила, почти крича на него, и он встал. - Пожалуйста, улетай.